Олег Игнатьев - Магия крови

Следя за собственными размышлениями, он совсем упустил начальную фразу Шевкопляс, и это заставило его как бы д р у г и м и глазами взглянуть на нее. Одно дело видеть ее дома, в присутствии мужа, а другое — вот так, тет-а-тет… Он еще раздумывал о том, как быть с инициативой, смелостью, внутренней готовностью взять на себя ответственность за тот или иной поступок, когда дверь приоткрылась и в нее заглянула… опять Шевкопляс? Казалось, ее голос спугнул важную мысль, как птицу с ветки, и он не удивился ощущению полета. Что-то в санитарке Шевкопляс сегодня проглядывало несказанное. Природа боится излишеств, но здесь она явно не поскупилась на красоту.

Выбираясь из-под груза раздумий, Климов забыто ощутил, что у него начинает зябнуть затылок, как в ту далекую чарующую осень, когда он впервые увидел близкие глаза Оксаны, и тихий, благостно-невыносимый приступ жертвенной любви надолго поразил его своим морозящим ознобом. Внутреннее зрение еще раз прокрутило Климову момент, как отворилась дверь и в кабинете возникла Шевкопляс. Она что-то сказала и еще медленнее, чем двигалась, приподняла край платья. Надо думать, чтобы не помять. Поролоновая подушка кресла, обтянутого красной кожей, с шипением пробитого мяча осела под ее роскошным телом, и Климов на мгновение во всей красе узрел ее ноги… Сейчас она беспомощно-тоскливо, со значением, водила пальцем по подлокотнику кресла, и фиолетово-блестящий, золотистый лак ее ногтей маняще с к о в ы в а л и взгляд, и жесты Климова, и опять ощутимо начал зябнуть затылок, и что-то было в этой женщине от тех в и д е н и й, какими помнятся однажды сокровенно-чувственные сны… И он раздавленным каким-то голосом спросил: «Что вы хотели?» Так откровенно-хамски и спросил: что вы хотели? А сам п а р а л и з о в а н н о молил, чтоб охватившее его о ч а р о в а н и е не исчезало.

Приподнятое платье обнажало ее полную ногу выше колена, и ему со стыдом подумалось, что ей, наверное, известны его мысли. По чисто женской, видимо, привычке Шевкопляс осмотрелась и беззастенчиво-вольготно заложила ногу на ногу. Лучистая улыбка, слегка приподнятая бровь…

— Юрий Васильевич…

— Да, — поспешно ответил Климов и даже подвигал пальцами, точно показывал, что еще способен что-то понимать и делать.

Шевкопляс приняла это его движение за поторапливающий жест.

— Извините, что так сразу…

Перед тем, как что-нибудь сказать, она медленно и сосредоточенно облизывала губы, будто подчеркивала красоту их линий или пробовала на вкус перламутровую помаду.

— Я хочу…

У него совершенно о з я б затылок, словно он сидел возле сквозящего окна, но порывистый ветер, обрывавший листья с тополей, давно утих, и он подумал, что так заботливая мать щадяще дует на макушку своего зареванного сорванца, прижигая йодом ранку. Не в силах оторвать свой взгляд от женщины, он все отчетливее сознавал, что целиком находится во власти ее воли.

— Я вас слушаю.

Та смело подалась вперед.

— Мне тридцать лет. В четверг я праздную свой день рождения. Я очень вас прошу прийти.

Вопросительное молчание, исходившее от ее подавшегося вперед тела и замерших на горле пальцев, натолкнуло Климова на мысль, что вот таких, наверно, и встречают однажды в жизни, чтобы уже не забыть никогда. И храпел в оглоблях коренник, попутно унося земное счастье…

— Слышите меня?

Заклинающе-зовущий ее взгляд так проник в его сознание, точно и она увидела одновременно с ним того же самого коренника в оглоблях, и Климова обсыпало снежком, а пристяжные выгибали шеи, и волчьими огнями за спиной метнулась ночь… ненасытная, глухая, бесприютная. И куталось в медвежью шубу с намерзающим на шерсти инеем загадочное существо, которое, казалось, и создано было лишь для любви и обожания. Существо с отчаянно влекущим взором. И тянулись в поцелуе ее губы, и влекли глаза… Да! Из-за таких теряли голову, шли на обман, на разорение семьи, а то и жизнь свою кончали, кто каторгу избрав, а кто — свинец…

Климов непроизвольно привстал, чтобы пробормотать слова сердечной благодарности: конечно же, он обязательно придет, но какая-то преградная и праведная сила казняще вышибла его из мчащихся саней. Он попытался выкарабкаться из топкого сугроба и не смог. Снег был сыпучим, провальным. Он набивался в уши, таял и стекал за шиворот. Когда не стало сил, Климов разлепил глаза.

Холодное серое небо так низко нависало над лицом, что он в испуге затаил дыхание. Вернее, он хотел вздохнуть поглубже, но что-то сдавливало грудь и не давало лишний раз пошевелиться. Глубокий снег напоминал трясину. И тут до его слуха донесся храп коней. Он обрадовался, вскинул руку, чтоб его заметили и подобрали, но силы в руке не оказалось. Он подумал, что сломал ее, и застонал. Силясь быть замеченным с дороги, поднял голову и…