Лорел Гамильтон - Голубая луна (перевод Б Левина)

- Если бы он был новорожденным, я бы ничего не имела против его наготы. Может, я бы боялась его уронить, но я бы не смущалась.

- Именно это я и хочу сказать, - ответила она, протягивая мне щетку. Если ты сумеешь управлять мунином, ты сможешь вылечить его раны. Снять ему боль.

- Ты что, предлагаешь мне специально вызвать Райну?

- Нет, Анита. Это у нас первый урок, а не переводной экзамен. Сегодня я хочу, чтобы ты попробовала спокойнее относиться к их наготе. Я думаю, что если ты снизишь эту свою чувствительность к случайно возникающим сексуальным ситуациям, власть Райны над тобой станет слабее. Ты от подобных ситуаций отшатываешься, и таким образом возникает пустота, место, куда ты по своей воле идти не хочешь. В эту пустоту Райна и проникает, заставляя тебя идти куда дальше.

- А какой толк причесывать Натэниела?

Она держала щетку передо мной, сложив руки на груди.

- Это мелочь, Анита. Мелочь, которая его немного утешит в ожидании доктора Патрика. Патрик сделает ему местное обезболивание, но иногда действие лекарства кончается раньше, чем он успевает наложить швы.

У нас метаболизм такой, что анестетик быстро выводится, а ввести его больше может быть опасно. И даже смертельно опасно для ликантропа с такой слабой аурой, как у Натэниела.

Я посмотрела в эти спокойные, серьезные серые глаза:

- То есть его будут зашивать без анестезии?

Она не ответила и не отвела глаз.

- И это моя вина, потому что я могла бы его вылечить, если бы умела контролировать мунина?

Марианна покачала головой.

- Это не твоя вина, Анита. Пока что. Но мунин - это инструмент, как твои пистолеты или твоя некромантия. Если ты научишься им владеть, он может творить чудеса. Только надо относиться к способности вызывать мунина как к дару, а не как к проклятию.

Я затрясла головой:

- Марианна, мне кажется, ты перегрузила программу первого урока.

Она улыбнулась:

- Да, наверное. Но сейчас возьми щетку и сделай одну из этих мелочей. Не для меня, не для Натэниела - для себя. Овладей той частью твоей личности, которая отворачивается от этого тела. Отбери у Райны часть плацдарма в твоем сердце.

- А если я не смогу побороть смущение или мне в голову будут приходить сексуальные мысли и явится Райна меня съесть, что тогда?

Марианна улыбнулась шире:

- Тогда я помогу тебе, дитя. Мы все тебе поможем. На то и стая.

- Я не ликои, и Натэниел тоже.

- Ликои или пард, для тебя это безразлично, Анита. Ты - королева обоих замков. Освоишься с одними - будет легче с другими.

Она просто взяла меня за руку, вытащив ее из-под моего же локтя, сунула в нее щетку и сомкнула мне пальцы на ручке.

- Побудь с ним, дитя. Жди своего звонка. Отвечай только на телефон у кровати, этот номер известен только стае. По другому телефону тебе вряд ли даже позвонят, потому что штат другой. И дверь тоже не открывай.

- Ты что, куда-то уходишь? - спросила я.

- Тебе надо осваиваться со своим народом, Анита. Это значит, что я не должна глядеть тебе через плечо.

Она повела меня за руку к кровати и попыталась посадить меня, но я уперлась. Марианне осталось либо толкнуть меня, либо оставить стоять. Поцокав языком, она выбрала второе.

- Стой здесь. Можешь ничего не делать, это твой выбор, дитя, но хотя бы стой.

И она вышла.

Я остановилась посередине комнаты, куда выбежала за ней - как ребенок, которого оставляют в детском саду в первый день. Щетка осталась у меня в руке. Она выглядела такой же старомодной, как сама комната. Деревянная, но выкрашенная белой краской и отлакированная. Лак покрылся паутиной трещин, но не отскочил. Зубцами щетки я провела по свободной руке - они оказались мягкими, как зубцы детской расчески. Понятия не имею, из чего они были сделаны.

Я снова посмотрела на Натэниела - он следил за мной своими сиреневыми глазами. Лицо его было спокойно, будто все это совершенно не важно, ко глаза безразличными не были. Они выражали напряжение, предчувствие отказа, желание, чтобы я ушла и оставила его в этой странной комнате, голого, в ожидании врача, который наложит швы. Натэниелу было девятнадцать лет, и сейчас с этой тревогой в глазах он ровно настолько и выглядел. И даже еще моложе. Тело у него было прекрасное - если работаешь в стриптизе, приходится за собой следить, но лицо... лицо было молодым, а глаза - очень старыми. Никогда я не видела у мальчика моложе двадцати лет таких изнуренных глаз. Не изнуренных - безнадежных.

Я обошла кровать вокруг и положила щетку на свободную подушку.