И вдруг Бенеке отводит глаза. Свои маленькие и такие печальные черные глаза. Он прячет их от Марики, как воришка — украденную вещицу, которая может его выдать. И Марика понимает, что он врет — он знает имя погибшего летчика. Его зовут Бальдр фон Сакс! А не говорит Бенеке ничего потому, что ему жаль Марику…
Она поворачивается и, забыв проститься, со всех ног бросается к Будапештштрассе.
Да нет, что за чушь? Бенеке представления не имеет о том, кто такая Марика. Он не может знать, что Бальдр фон Сакс ее жених. Значит, печаль в глазах старого букиниста ей померещилась. Она просто испугалась, вот ей и стало чудиться невесть что. Почему погибшим летчиком должен быть Бальдр? Да мало ли друзей у Эрика! Если бы погиб (не дай Бог, даже думать об этом не хочется!), если бы был сбит Бальдр фон Сакс, звезда рейха, сокол фюрера, сообщение об этом было бы во всех газетах. А Марика сегодня просматривала и «Фёлькишер», и другие издания, ведь к ним в АА попадает вся пресса. Там не было ни слова о Бальдре. Но даже если бы она пропустила ужасное известие, ей обязательно сообщили бы те, кто его знает!
Нет, погиб другой. Другой. Кто-то другой, не Бальдр!
Она бежит всю дорогу до Будапештштрассе, а вывернув из переулка, останавливается, пораженная. Здесь примерно та же картина, что и на многострадальной Зоммерштрассе. Разрушено все, кроме… отеля «Эден». Улица расчищена куда более тщательно, чем Зоммерштрассе, видимо, Будапештштрассе разбомбили раньше, и здесь Сильвия чувствует себя в безопасности. Как говорится, бомба в одну воронку дважды не падает.
Дай Бог, конечно…
Марика опрометью врывается в вестибюль отеля. Здесь так темно! А, ну да, стекла выбиты и заделаны листами фанеры. А электричество еле горит.
— Прошу вас, — подбегает она к стойке, — мне нужно видеть фрау Герсдорф, Сильвию Герсдорф.
— Вам повезло, фрейлейн, — отвечает почтенный портье с сочувственной улыбкой. — Фрау Герсдорф только что вернулась. Ее не было целый день, а буквально несколько минут назад она появилась. Пройдите на третий этаж, номер три ноль пять. Желаю удачи, фрейлейн.
Марика смотрит на него подозрительно.
Почему он желает ей удачи? Почему смотрит сочувственно?
Она не знает, что на ее лице смешались слезы и пыль. Она не знает, что плакала всю дорогу, пока бежала до отеля.
Марика поднимается на третий этаж и некоторое время стоит перед триста пятым номером, набираясь храбрости. Кто-то проходит мимо, какой-то постоялец, косится подозрительно: почему она топчется, не заходит? Не задумала ли что-нибудь украсть? Этот косой взгляд нервирует Марику, она наконец набирается храбрости и стучит в дверь.
Слышны шаги, ручка поворачивается… На пороге Сильвия Герсдорф, яркая, очень красивая, всегда ухоженная, самоуверенная блондинка. Но сейчас лицо ее бледно и невзрачно, глаза окружены чернотой, рот не накрашен и поблек, уголки его печально опустились. Мгновение она смотрит на Марику своими огромными орехово-карими глазами, а потом вдруг прижимает кулаки к лицу и начинает рыдать так громко, что открываются двери соседних номеров, и в коридор выбегают какие-то люди, принимаются что-то говорить, о чем-то спрашивать, кто-то тоже начинает плакать. Среди этого шума одна только Марика стоит, опустив глаза, привалившись к стене, ни о чем не спрашивая, ничего не говоря, не рыдая и не моля.
Ей и так все понятно. Глаза Сильвии все сказали без слов. Она стоит и терпеливо ждет, пока утихнет суматоха и разойдется взбудораженный народ.
Она ждет, пока Сильвия останется одна, чтобы узнать наконец-то подробности.
— Эрик сказал, — говорит, наконец успокоившись и пригласив Марику в номер, Сильвия, — что такого он никогда не видел. Их звено сопровождало «Юнкерсы», которые шли через Канал [41] Пролив Ла-Манш.
на Англию. Была рваная облачность, и как только они оказались над территорией Англии, «Спитфайеры» и «Харрикейны» вывалились из-за облаков, как будто нарочно прятались там. Снизу немедленно стали бить зенитки. Эрик говорил, что там никогда не было батареи. Такое впечатление, что ее развернули за последние двое суток. «Юнкерсы» пытались прорваться сквозь огонь, но один бомбардировщик был почти сразу сбит, за ним свалился самолет Генриха Штирнера. Экипаж успел выброситься на парашютах. Наверное, их всех взяли в плен, но они остались живы — по ним не стреляли ни из английских истребителей, ни с земли. Зенитки били только по бомбардировщикам, а «Спитфайеры» и «Харрикейны» гонялись за истребителями. Бальдр сбил два самолета, но, разумеется, не стрелял в экипаж. Покачал над летчиками, когда те выбросились с парашютами, крыльями и начал набирать высоту. Звено последовало за ним, но тут «Спитфайеры» набросились на них, как кусачие псы, отгоняя от Бальдра. Такое впечатление, говорил Эрик, что им уже неважно было количество собственных сбитых самолетов, неважно, прорвутся ли бомбардировщики на их территорию или нет. Даже то, что один «Юнкерс» все же отбомбился, их как бы не трогало. Главное было — отсечь звено от Бальдра. Эскадрилья рассыпалась, каждый был занят только собой. Стоило Бальдру сделать неосторожный разворот, открыться, как его поливали огнем со всех сторон. Именно во время этой круговерти были сбиты три «Спитфайера», но на смену им пришли «Харрикейны». У них «потолок» выше метров на пятьсот, они гнали самолет Бальдра все выше и выше, так и поливая его огнем. Иногда до Эрика доносился голос Бальдра: он то смеялся, то пел, как всегда в бою, а потом вдруг сказал громко, отчетливо, как бы удивленно: «Томми» охотятся на меня. Они травят меня, как бешеного пса!» Но Эрик говорит, это и без его слов уже всем стало понятно. Именно Бальдру англичане просто не давали вздохнуть. И его подбили…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу