Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

— Почему ты так думаешь? — растерянно бормочет Марика. — Бальдр… Он признался мне, что знает тайну! Он сам не представляет, каким образом она оказалась в его голове, в его памяти, но он убежден, что знает ее.

— Тайну Екатерины Медичи, на которую намекает Гаурико?

У Рудгера даже голос садится от волнения.

— Да, да!

— Не может быть… И что он намерен с этим делать?

— Не знаю, — уныло говорит Марика. — Мы не виделись после возвращения из Парижа, у меня нет о нем никаких вестей. Он хотел разыскать Торнберга, выяснить его истинные цели в обмен на раскрытие тайны…

— Безумец! — вскрикивает Рудгер так яростно, что Марика испуганно садится, прижав руки к груди. — Как он может даже думать о таком? Да ведь открытая Торнбергу тайна немедленно станет страшным оружием в его руках! Нет, фон Сакса надо остановить, остановить!

— Конечно, — горячо соглашается Марика. — Я и хотела это сделать. Я ведь почему пытаюсь отыскать Сильвию Герсдорф? У меня нет связи с Бальдром, а муж Сильвии служит вместе с ним и может передать Бальдру, чтобы он связался со мной. Я встречусь с ним, попытаюсь поговорить, убедить…

— А что ты сможешь сделать? — пренебрежительно хмыкает Рудгер. — Если бы фон Сакс хотел с тобой встретиться, он бы давно хотя бы позвонил. И твои доводы для него будут пустым местом, я не сомневаюсь. Нет, к нему нужно найти другой подход. Думаю, я нашел бы нужные слова или дела. И я, кажется, знаю, как поступить, что сделать!

— Конечно, с твоими возможностями ты легко сможешь разыскать Бальдра и устроить с ним встречу, — кивает Марика. Она, конечно, обижена пренебрежительной интонацией Рудгера, но сейчас не до глупых дамских обид. — Скажи ему, передай, что он обязательно должен связаться со мной. Скажи, что я беспокоюсь о нем. Скажи, что я люблю его!

Она сама не понимает, как сорвались с ее губ эти слова — в то время, как она лежит голая рядом с голым мужчиной, в какой-то убогой квартире «для деловых встреч», после опустошительного, мучительного и сладостного «полового акта». Как она могла заговорить о любви к Бальдру — она, которая несколько минут назад была убеждена, что совокупление с Рудгером стерло из ее тела, сердца и памяти все следы человека по имени Бальдр фон Сакс?! Однако она признается в любви к нему — и понимает, что это правда, правда, правда! Она любит только Бальдра, а неистовая и кратковременная связь с Рудгером — как бы катарсис, очищение огнем. Рудгер как никто другой годится на роль очистительного пламени. Марика сгорела в его объятиях — сгорела и возродилась, очищенная от ревности к погибшей Даме с птицами, полная надежд — надежд на жизнь, которую она хочет разделить только с Бальдром!

Рудгер, по-прежнему опираясь на локоть, молча смотрит на нее. Выражение его глаз невозможно понять.

— Прости, — бормочет Марика. — Прости меня, но…

Он не успевает ответить, потому что раздается телефонный звонок. Аппарат стоит на письменном столе недалеко от дивана, только руку протянуть.

Рудгер протягивает руку и снимает трубку.

— Алло? Да, Людвиг, ты можешь возвращаться. Через четверть часа, — говорит он невозмутимо. И улыбается Марике — улыбается ровно, дружелюбно, не как любовнице, а как товарищу : — Надеюсь, тебе хватит пятнадцати минут?

Ей хватает и десяти.

— Господин Бенеке! Господин Бенеке, откройте!

Марика опускает руку. Она уже устала стучать и звать. Букинист не открывает, хоть искричись и исстучись. Может быть, конечно, его нет дома. Дверь по-прежнему заложена толстым средневековым брусом. Однако Марика помнит, что брус лежал здесь и два дня назад, а между тем Бенеке провел ее боковой дверью. Вот в боковую дверь она и стучит, стучит, уже усталая, встревоженная.

Ей снился сон — странный и страшный. Ей снилась улица Амели в Париже — та самая, на которой жила Дама с птицами. Марика шла по той улице ночью — дома стояли, как темные утесы, — и вдруг увидела впереди на тротуаре блеклые голубые промельки света. Неужели кто-то снял светомаскировку? Нет… она видит проломы окон… стена стоит невредима, но в окнах нет ни переплетов, ни стекол. Это дом Варвары. Луна медленно поднимается позади него, и голубые квадраты лунного света ложатся на тротуар. И тогда, словно разбуженные луной, в маленьком сквере напротив начинают возиться птицы. Они недовольно чирикают, шелестят листвой, а потом вдруг раздается звонкий мелодичный выговор, услышав который Марика рвется с постели, рвется вон из сна, потому что не может, не может слышать, как запоет своим волшебным голосом черный дрозд: