Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

Сейчас она с восхищением, смешанным с унижением (странным образом восхищение даже усугублялось унижением!), размышляла о том, что все в ее жизни вернулось на круги своя. Ведь раньше она вовсе не была так уж самозабвенно влюблена в Бальдра, именно он домогался ее, ухаживал за ней, ревновал и злился на ее холодность. Париж все поставил с ног на голову, но ведь ясно, что страдания Марики были вызваны оскорбленным чувством собственности, и не более того. Мужчина, которого она считала безраздельно своим, посмел увлечься… нет, посмел страстно влюбиться в другую женщину, вдобавок во всем уступающую «девушке его мечты». Естественно, что Марика почувствовала себя брошенной, оскорбленной, несчастной. Но вот рядом с ней оказался другой мужчина… Час, может быть, два полного самозабвения, отречения от себя прежней. Потом одно его неосторожное слово — и она снова возвращается к себе, ощущает свою потерю, свои разбитые мечты, ощущает свое измятое тело, которое просто болит, болит, и больше ничего. И нет ни следа от наслаждения, и нет больше нежности, только изумление, смешанное со страхом: как она попала сюда, в его постель? Какая злая воля затуманила ей ум, подчинила себе сердце?

Да ничьей злой воли, кроме ее собственной, в этом не было!

В тот день, когда Марика получила и прочитала, поняв каждое слово, письмо дядюшки, она едва дождалась утра…

Вот она прибегает на Лютцовштрассе за полчаса до начала рабочего дня, уверенная, что еще и двери министерства заперты. Но охранник сообщает, что она далеко не первая ласточка — фон Трот и его секретарша пришли час назад.

Марика с трудом сдерживается, чтобы не чертыхнуться. Она так надеялась появиться раньше бдительной Гундель и перехватить Адама фон Трота! Ведь это ее единственный подход к Хорстеру, которого нужно предупредить о том, что Пауль Шаттен ведет двойную игру. Но делать нечего, приходится применяться к обстоятельствам. Опять-таки, а? la guerre comme а? la guerre!

Марика «применяется» очень просто. Сбрасывает в своем кабинете плащ, вешает на крюк шляпку, с некоторой дрожью вспоминая тот день, когда тут болталось безумно-зеленое произведение мадам Роз, поправляет волосы, после некоторых усилий достает кое-что из стенного шкафа и поднимается на третий этаж. Без стука входит в приемную. Гундель, которая как раз выбирается из-за своего стола, замирает в полусогнутом виде. Она явно растерялась. Она не ожидала увидеть Марику в такую рань, это раз, и второе — она не ожидала увидеть Марику с таким воинственным выражением на лице.

— Доброе утро, фрейлейн Ширер. Пожалуйста, срочно доложите герру фон Троту, что я прошу принять меня.

— Сожалею, фрейлейн Вяземски, — растерянно бормочет Гундель, — но герр фон Трот вряд ли сможет принять вас. Он только что вызвал меня для диктовки срочного письма, а через пятнадцать минут он должен быть у бригадефюрера Шталера…

— Скажите ему, — перебивает ее Марика, — что дело связано с материалами из красной папки.

И в доказательство своих слов она показывает Гундель папку, которую с некоторым трудом разыскала в своем шкафу. Она в самом деле красная. Другое дело, что в ней лежит размеченная стрелочками противопожарная инструкция: где находятся запасные выходы, пожарные щиты и всякое такое. Но Гундель совершенно не обязательно знать подробности. Довольно с нее, что папка и в самом деле красная.

Гундель пожимает плечами и входит в кабинет фон Трота. До Марики доносится сдержанный гул голосов, потом Гундель снова появляется на пороге:

— Он просит вас войти.

Вид у нее оскорбленный. Да Бог с ней, с Гундель!

Марика влетает в кабинет и как можно плотнее закрывает за собой дверь.

Фон Трот стоит у окна и смотрит на нее как-то странно.

— Ну? В чем дело?

Вот так, ни здравствуйте, ни до свидания. Впрочем, говорить «до свидания» преждевременно.

— Герр фон Трот, — решительно начинает Марика речь, которую заранее обдумала. — В этой красной папке просто инструкция противопожарной безопасности — извините, я воспользовалась тем же предлогом, под которым к вам однажды попала Лоттхен Керстен. В тот день вы сообщили ей, что погиб Вернер Фест.

— Она вам так сказала? — надменно вскидывает брови фон Трот.

— Она ровно ничего не говорила мне. Просто я случайно нашла вот эту фотографию…

Марика достает из кармана жакетика обгорелый снимок и видит, как у фон Трота вздрагивает рука.

— Думаю, Рудгер Вольфганг Хорстер рассказывал вам о том, как именно погиб Вернер Фест, — торопливо говорит она, не давая фон Троту времени спрятаться за какую-нибудь удобную ложь, из которой ему потом будет трудно выбраться. — Думаю, он рассказывал вам и то, что там мы были фактически вместе. И в компании с профессором Торнбергом. Ваше мнение о Торнберге мне известно. Я тоже считаю его сложным и даже страшным человеком. Однако его сложность и опасность не мешают ему быть очень близким знакомым вот этого молодого человека… — И она показывает на изображение Пауля Шаттена — «друга будущей семьи».