Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

Виделся я также с твоим младшим братом. С горестью сознаюсь, он показался мне сильно поглупевшим. Тебе, наверное, обидно это слышать о твоем любимчике, но что поделаешь, если учиться он не учится, заниматься не занимается, проводит время с какими-то веселыми девицами, пусть и хорошего происхождения, но не имеющими представления о том, как нужно вести себя в таком жестоком мире, в каком мы живем. Впрочем, Бог с ними, с девицами, они хотя бы чисты сердцем, и если предаются своим заблуждениям, то не грешат против Божьих заповедей и никому не причиняют зла, кроме самих себя, храни их Господь и сбереги! А вот новые друзья твоего любимого брата показались мне не вполне хороши и даже очень дурны, особенно один из них. Он, правда, не парижанин, приехал туда на время. Я сначала решил, что он прибыл из Италии, так же как и я, однако оказалось, что я ошибся. На редкость неприятный молодой человек, хотя вполне заслуживает названия красавчика! Однако мне он показался очень похожим на пуделя, который у тебя был в Риге. Да и вообще, во мне с юных лет коренится отвращение к кинозвездам мужского пола. Боюсь, в нем гнездится порок. Сначала мне показалось, что я отношусь к нему с каким-то старческим предубеждением, однако потом я вспомнил, что знал его несколько лет назад, и он был глубоко порочен уже тогда.

В ту пору с ним водился именно тот мой друг, о котором я упоминал выше. Узнав об этом, я был просто потрясен и отстранился от него. Ему жаль было терять нашу дружбу, но и с тем юношей он не мог порвать. Молодой человек попал в 1935 году (в то время ему едва исполнилось 16!) в одну очень неприятную историю, которая могла окончиться для него трагически. Друзья, которые вместе с ним оказались замешаны в скандал, на своей шкуре испытали, что значит играть в опасные игры. А он был избавлен от наказания (повторяю, очень сурового, мало напоминающего школьную порку!) с помощью огромной денежной компенсации, которую заплатил мой высокоученый друг. Однако друзья его и по сей день пребывают в убеждении, что он пострадал вместе с ними. А у него хватает бесстыдства выставлять себя мучеником и чуть ли не святым человеком.

Я попытался предупредить твоего брата, что знакомства он завел себе на редкость неподходящие, однако он слушал меня вполуха и бормотал что-то вроде того, что я, мол, сам не знаю, о чем вообще говорю! И я понял, что заставить этого слепца прозреть мне не по силам. Не знаю, какие меры принять, вот пишу тебе. Надеюсь на твою разумность. Сознаюсь, страшно беспокоит меня то, что мой сын, живущий под Дрезденом, может тоже подружиться с этим молодым человеком и даже излишне довериться ему.

Твой брат говорил, что ты собираешься в гости к моему сыну. Надеюсь, мое письмо ты получишь раньше, чем съездишь к нему, а если нет, то, очень прошу, Марика, не откажи ста рому дядюшке, успокой меня и еще раз навести своего кузена, чтобы удостовериться: он не водит тех знакомств, за которые я его осудил бы и которые могли бы пагубно отразиться на его судьбе. Видишь ли, хорошая репутация ценится так же высоко, как и сама жизнь, лишиться и того, и другого по известной доверчивости очень легко… Непременно, непременно покажи ему это письмо, думаю, он будет счастлив весточке от родителя.

Надеюсь на тебя, Марика, очень надеюсь, и поверь, не стал бы тебя беспокоить, кабы сердце мое не надрывалось от ежеминутной, ежесекундной тревоги за двух наших дорогих мальчиков.

Засим целую тебя крепко и благословляю, милая девочка. Твой дядюшка и старинный партнер по военно-морским играм — Георгий Вяземский.

P.S. Подозреваю, что и сейчас связь моего высокоученого друга с тем молодым человеком продолжается. Думаю, что и в Берлине он ходит за своим покровителем, как тень.

Держа письмо на отлете, Марика опрометью бежит на кухню, наливает из кувшина воды в стакан и выпивает залпом. Потом еще. Наконец ей становится легче. Удалось проглотить комок, который как стал в горле, лишь только она распечатала конверт и увидела красно-белый флажок, так и стоял все время, пока Марика читала изысканно-старомодное письмо профессора Вяземского, полное даже не тревоги — с трудом скрываемого страха. А ведь внешне — брюзжание немолодого господина, обеспокоенного разложением нравов… Но это только внешне! Вряд ли Георгий Васильевич рассчитывал, что все его намеки будут немедленно поняты племянницей. Надежда его была на то, что Марика и в самом деле далеко не дура, она поймет: флегматичный, сдержанный, холодновато-отстраненный от всего мира, погруженный в свою обожаемую семиотику дядюшка Георгий просто так не станет лезть на стенку, а значит, его настоятельную просьбу — показать его письмо Алексу, и как можно скорей! — она постарается выполнить. Ну а Алекс-то поймет все, что в нем сказано между строк…