Павел Стовбчатый - Зона глазами очевидца

— Вставай, выйдем на пару минут в коридор… — зашептал он мне прямо на ухо и, ничего не объясняя более, сразу покинул секцию. Люди вокруг меня мирно похрапывали. Я тихонько встал и выскользнул в коридор следом за ним.

— В чем дело, что стряслось? — спросил я его, пытаясь найти все ответы на его лице. Скверные предчувствия уже пошевеливались в моем сердце, хотя оснований для этого вроде бы пока еще не было.

— Ничего страшного, не волнуйся, — сразу успокоил меня Серый и украдкой глянул на двери секций… — Меня только что разбудил шнырь Штаба, Паша… Сказал, чтоб я срочно шел к ДПНК. Я не хотел идти — с каких делов? Но потом понял, что зря не зовут… Короче говоря, выпустят меня сейчас! — как бы удивленно и все еще не веря в происходящее, выдохнул он. — Не «фонарь», нет, он даже сказал о деньгах… Чтоб не щекотился, мол, шмонать не будут, бери, дескать, на пропитание. Рядом с ДПНК сидел сам комбат охраны, прикинь! Он «держит» сестру хозяина, муж её, — пояснил Санька. — Дотрёкались, гады, решили-таки уважить! Я, честно говоря, до конца не верил, думал, как обычно, гонят ерша, понт. Но вроде все в елочку, ждут. Серый спешил как можно быстрее объяснить мне суть и даже запыхался, словно бегун на беговой дорожке. Он явно волновался и был очень возбужден.

— Так ты что, в натуре, пойдешь, что ли? — робко спросил я его, будто трус, боящийся высоты, но и имея маленькую, ничтожную надежду на то, что он одумается.

— А чего не пойти, с каких делов отказываться?! — якобы изумился он, понимая, впрочем, что я так и так «прочту» его.

— Да мало ли что, Серый! Ты не пори горячку и взвесь всё ещё раз! На кой хер тебе все это надо и что дадут тебе эти три дня, что?! Кому ты веришь! Мне ли жевать тебе суть?.. Может, они ждут благодарности и вежливого отказа, а? Все довольны, Серов, дескать, умен и сам выручил хозяина, отказался.

Сердце моё защемило. За годы, проведённые в жутких лагерях, я начисто отвык радоваться и боялся смеха, да и вообще всего хорошего, что иногда выпадало на долю узника, жалкого и усталого. Со временем я научился признавать и любить только тяжкое и мучительное и только в этом находил для себя покой и уверенность, некую жизненную правоту на все случаи: вот я уже в горе, а значит, более страшного и худшего ждать нечего. Я до сих пор помню ту свою «невесомость» и внутреннюю легкость, с какою я общался с людьми и палачами. Никогда больше я не имел того, что было там!

Серый, конечно же, был в курсе моих диких «пересидочных» — на тот момент я отбывал где-то лет семнадцать без выхода — состояний и взглядов и давно привык к ним.

— Ладно, давай без философии! — бесцеремонно оборвал он меня, видя, что я, кажется, сажусь на «любимого конька», и тут же заговорил о деньгах.

— Дай мне две сотни, Паша, полторы у меня есть. На три дня хватит, расслаблюсь малость и обратно «домой»! Я уже кое-что выяснил про посёлок, ага… Всё будет ништяк, поверь, ты просто мнительный и пересидел. Тащи «лове», я буду отваливать, пора, — поторопил он меня.

— Хорошо, тебе видней, Серый, — ответил я и поплёлся назад в секцию, за деньгами. Переубеждать и сбивать человека в таком состоянии не имело смысла, к тому же он бы и не послушал меня в тот момент, это было ясно как день. Глаза его горели, они буквально метали искры радости от предчувствия новизны бытия — такое происходит с человеком перед самым настоящим освобождением, когда пришла пора пожимать руки. До этого освобождающийся верит и не верит в «свой» день, но он уже и не в лагере… Что тут было говорить!..

— Притырив принесённые мною деньги, Серый радостно и крепко хлопнул меня по плечу и пошёл…

Однако у самой входной двери вдруг неожиданно притормозил и оглянулся. Я понял, что его что-то осенило, и не ошибся.

— Слу-ушай… — медленно произнёс он, находясь в каком-то рассеянном раздумье, мгновенно изменившем выражение его лица. — А что, если тебе накинуть телогрейку и минут на пятнадцать «нырнуть» за столовую, туда, где труба… Шесть-семь лесенок — и видно волю, а тебя никто не увидит за зданием, да и ночь уже, обход будет в три. Дождёшься, пока я выйду, и сразу вернёшься, а? — Он вопросительно посмотрел в мои глаза.

Я ничего толком не понял и потому спросил его о смысле и цели этого наблюдения:

— Зачем, Саня, что это даст?

— Ну ты же сам говорил: «Мало ли чё», вот и будешь точно знать, вышел я или нет. На все сто, а то эти козлы и в БУР могут «выпустить», ага! Лады, Паша?

— Пусть будет так, мне нетрудно, — согласился я. — Лишь бы они тебя с час в дежурке не продержали, а то я задубею на этой подлой трубе!