Павел Стовбчатый: Для Гадо. Возвращение

Проклятый город, проклятая страна!..

Я смотрел в иллюминатор оторвавшегося от земли лайнера и проклинал в душе изумительную страну и изумительный город. Италия дала мне все, о чем только может мечтать человек, но мне было мало Италии. Мое сердце и плоть рвались в Россию, как будто там, и только там, я мог найти свое истинное счастье. Идиот! Казалось, я не был патриотом ни на йоту, но снова возвращался в «русское пекло». Какая сила влекла меня туда? Не знаю. Может, это и есть истинный патриотизм, не подвластный ни уму, ни логике?..

Я отдавал себе отчет в том, что еду туда не из-за мемуаров. Нет, дело было совсем не в них, хотя судьба и свела меня с прекрасным человеком, который пообещал мне издать все, что я нацарапаю, незамедлительно.

Владелец одного из крупных и уважаемых издательств России пробыл в Неаполе всего два дня, но я успел с ним повидаться. К тому времени я уже нажил кое-какой капиталец, хотя в сравнении с ним был нищим. Это был самый настоящий магнат, отличающийся от новых русских в главном — он не стал рабом денег.

Вот в чём изюминка и соль! Деньги действительно великая сила, но, если ты попал в долларовые сети, ты уже никогда не будешь самим собой и не сможешь мыслить творчески и по-настоящему крепко.

Андрей Валентинович не потерял широту зрения, в его лице и голосе было что-то такое, что почти всегда притягивает к себе людей. Притянулся и я. С одной стороны, мне очень хотелось издать свою никчемную писанину, с другой — я был лишен права на имя. Только псевдоним и стопроцентная гарантия неразглашения.

— Вы можете гарантировать мне эти сто? — спросил я его в самом конце разговора, когда все основные вопросы были обговорены.

— Да, — ответил он, хотя мы оба знали, что «сто» бывает только у Бога.

Лайнер набирал высоту, а я сидел и думал о своей судьбе. Даже если мне захочется все переиграть, я уже не смогу «спрыгнуть» на землю. Ностальгия по родине и жажда риска — вот главные причины, заставившие меня покинуть мой итальянский рай.

Не прошло и трёх лет с момента моего отрыва из зоны, а я заскучал. Смертельная тоска поедала меня, как чахотка, и казалось, нет той силы на земле, которая может одолеть эту сволочь. Я уже было подумывал о наркотиках, но вовремя спохватился. «Только не это, — твердо сказал я себе однажды, стоя у зеркала. — Только не это».

Передав все свои дела помощнику и компаньону, Марио Пазолини, я упаковал чемоданы и поехал в аэропорт. Разумеется, я не ехал в Россию пустым и не особо переживал за документы. Что-что, а итальянцы умели делать их на десятку.

Искусная гримерша-француженка поколдовала надо мной два часа, и симпатяга Джузеппе, он же Кот, был недосягаем ни для МУРа, ни для Интерпола.

Впрочем, в Москву я сразу не собирался, меня, как настоящего преступника и злодея, тянуло в Пермь, на Урал. Именно туда, где я должен был сидеть, где было совершено не одно злодейство, как их ни называй.

«Что ж, пусть меня судит судьба, — говорил я себе, когда думал о расстреле или пожизненном заключении. — В любом случае это лучше, чем пожизненная тоска».

Старые привычки и замашки не выветрились из меня и на воле. Я по-прежнему пил чифир, шпарил по фене, а еще гладил симпатичных итальяночек по попкам, за что иногда получал по физиономии. Иногда я сбрасывал с себя дорогой костюм, брал деньги и ехал к бродягам, на дно. Там я чувствовал себя самим собой, настоящим человеком, находящимся среди своих. Я знал чаяния и мысли этих людей даже в том случае, когда они говорили по-итальянски или по-испански.

Большинство простых людей знают о жизни богатых не слишком много, но главное заключается в том что они и не предполагают, сколь далеки их несчастные представления о роскоши от настоящей роскошной жизни. Это надо прочувствовать на себе, кожей, испить сладчайшего яда и затосковать. Я тоже пригубил от этой чаши… Порой мне казалось, что в мое тело впился дьявол, до того я упивался свободой и сбывающимися мечтами. Собственно говоря, мечты как бы прекратили свое существование, превратившись в сплошную реальность. Самые красивые девицы «сидели в моем кармане», а все прочие развлечения прилагались как бы сами собой. Я не знал проблем и действительно, как кот, гулял сам по себе. Быть может, именно эта беспроблемность, полное отсутствие ставшего для меня отчасти привычным лагерного гнета вогнали меня в тоску. Ведь любому человеку необходимы какие-то преграды.