Павел Стовбчатый - Зона глазами очевидца

Серый замолчал, видимо настраиваясь на уход.

Никто из нас, сидевших рядом и слышавших весь этот в общем-то небезопасный «базаревич», не мог предположить тогда и на йоту, что вся эта дурацкая болтовня, которую мог позволить себе только он один говаривавший когда-то с Высоцким и Мариной Влади, да еще те, кто уже давно сидел под замками, может закончиться так, как она закончилась впоследствии…

После резких и категоричных слов Саньки Ткжин выждал несколько секунд, о чем-то, видимо, размышляя про себя, и неожиданно твердо заявил:

— Холосо, Селов, сцитай, сто я выпуськаю тебя на эти тли дня, понимаесь, сцитай так. Но если ты не угадаесь хотя бы одно слово в тосности, тогда весь оставсийся слок, понимаесь, ты плосидись у меня в десятой камеле, уцти… Как? — лукаво сощурился Сучка, будучи на все сто уверенным в том, что Серый ни за что несогласится на подобные условия. — Идёт или не идёт, понимаесь? — повторил он свой вопрос, явно довольный произведенным эффектом.

В десятую камеру, или холодильник, как окрестили ее зеки, сажали только вдрызг пьяных да изредка бунтарей, чтобы в считанные часы сбить с них спесь и заставить «любить родину». Выдержать там сутки или двое мог только истинный морж либо самоубийца. Оттуда выволакивали в слезах или вообще без памяти. Кто хоть однажды испытал на себе силу холода, когда ты истощен да еще в наручниках, тот знает, о чём здесь речь…

После слов Сучки все как-то замерли и ждали, что ответит Серый. Такие слова от хозяина услышишь нечасто, к тому же от такого. Это было что-то!

Секунды бежали за секундами, но Серый напряжённо молчал, зная, что значит в зоне слово арестанта…

— А где гарантия твоим обещаниям? — наконец сказал он, и мы разом почувствовали его внутреннее состояние; оно было далеко не прежним, спокойным. — Что же мне с тобой делать, если ты, как профессиональный мент со стажем, скажешь мне потом, что пошутил, а? Сапогом, что ли, на плацу огулять или «биксой» при всех обозвать? Работа у вас такая, начальник… Вы дурите нас, а мы вас — диалектика, равенство… А партбилеты на столе — для сопливых. Ты не я, а я не ты, чего тут рассказывать. Давай гарантии — и вперед за орденами! Нет — значит, расход, — подытожил сказанное Серый.

— Я пли всех не обману, понимаесь! — чуть ли не воскликнул обиженный Тюкин. — А если обману… — долгая пауза зависла в воздухе вместе с паром, вышедшим изо рта хозяина, — тогда плюнесь мне в лицо на плацу, как ты говолись! Длугих галантий не зди, Селов, мы не дети, понимаесь. Ись какой!.. Тли дня твои, обесцяю тебе пли всех, а как — моё дело. Слово офицела! Ну? — переступил он с ноги на ногу, поскрипывая начищенными до блеска хромачами на меху.

— Ладно, начальник, уговорил! Лезу в пасть, лезу! Глуши лоха, пока есть возможность. Не верю, но лезу, хотя и не знаю, куда выведет! — согласился на условия Сучки Серый. Он повернул голову к экрану и на мгновенье затих:

— Это слово эк-заль-та-ция, я уже называл его, сразу, люди слышали, — кивнул он на сидящих рядом с ним зеков, и те разом загудели, подтверждая его слова. — А дальше назову тебе все по порядку, вот и всё «ну», начальник, — не совсем уверенно, а как-то натужно, будто предчувствуя некий подвох или что-то скверное, произнёс Серый.

Итак, пари было заключено, барабан на экране продолжал крутиться, Влад Листьев все более и более входил в раж и зажигал публику в студии так, как это умел делать только он.

Чтобы не утомлять читателя, скажу сразу: Серый без особого труда угадал все без исключения слова, причём называл их сразу по объявлении вопроса, и, конечно же, выиграл суперигру, поставив последнюю точку в споре с хозяином. И когда он одолевал одно слово за другим, когда называл его задолго до игроков, зеки совсем не дышали, а бедняге Сучке не стоялось на месте. Но и присесть на лавку рядом с урками он тоже не мог.

Игра закончилась, однако никто из сидевших не зашумел и не вскочил с места, как обычно, наоборот, люди словно приросли к лавкам и исподтишка поглядывали в сторону Сучки… Хозяин наш между тем не проронил ни единого звука и даже не покачал головой, что он любил делать. Он резко развернулся на каблуках и подался вон из барака, разрезая своим крупным торсом уснувшую свиту. Морозный воздух ворвался в коридор и обдал людей холодом.

«Базар» в бараке начался чуть позже, а через каких-нибудь тридцать — сорок минут о случившемся в десятом отряде знала уже вся зона. Что-что, а новости в лагерях всегда распространяются со скоростью звука и частенько доходят до первого сообщившего их, имея совершенно противоположный бывшему смысл. И если вы, к примеру, утром сказали нечто о женщине, вечером вам обязательно «вернут» мужчину.