Ника Шахова - Смерть умеет улыбаться

Зоя Космодемьянская на допросе - не иначе. Дождавшись, когда все взгляды обратятся к ней, тетя открыла рот и торжественно изрекла:

- Этот дом принадлежит всем Приваловым.

Она закрыла рот и плотно сжала накрашенные губы, показывая, что сказать ей больше нечего.

- Ваша мама хотела сказать, - устало объяснила я, - Что дом принадлежит... принадлежал ей, дяде, моей мамуле и тете Поле. Так хотел дедушка. Правильно? - обратилась я к партизанке. Она величественно кивнула головой.

- У дяди детей не было, поэтому осталось трое наследников - вы, мы и павлики. За моих предков можете не беспокоиться - они застряли в Токио, и фамильная хибара им ни к чему. За меня тоже - в ближайшие сто лет я не собираюсь переселяться в Озерск, мне и в Москве неплохо. А вот павлики...

- Ты думаешь, Павлик собирается? - ужаснулся Макс.

- Нет, не думаю. Но он своего не упустит. Решит, например, продать часть дома, которая принадлежит его матери. Тетю Полю он уговорит - не сомневайтесь, она давно слушает обожаемого сыночка и никого больше... Или решит огородить свой угол колючей проволокой и забаррикадировать противотанковыми ежами. И ничего не попишешь - на вполне законных основаниях.

- Боже мой, но зачем?

- А просто так, из вредности. Вы что, Павлика не знаете? - ахнула я.

Повисла напряженная тишина. Они не хуже меня знали Павлика. И в эту секунду осознали, что я говорю чистую правду.

- Что же нам делать? - растерянно проблеяла тетя.

- Как что? Выкупать, конечно, соглашаясь на любые условия Павлика.

Иначе он может продать материнскую часть не вам, а чертям собачьим! Но сначала, - я обреченно вздохнула, представляя каторжный труд, на который обрекаю себя и родичей, - Поищем копию завещания. Чем черт не шутит...

- Пожалуй, стоит поискать, - сказала Грета и поднялась с места.

Сообразила, значит. Хорошо.

- Разделимся, - предложила я, - Ты поищешь в кабинете, Макс возьмет на себя гостиную, тетя - спальни, Нюся - кухню и холлы, ну а я - библиотеку.

- Но я собиралась к просветленной госпоже Ванде, - робко запротестовала тетушка, - Говорят, она очень сильный потомственный медиум.

Невероятно сильный! Если мне удастся поговорить с Генрихом... если Ванда позволит... я спрошу у него...

Силы небесные!

- Тетя!

А могла, между прочим, и догадаться. Тетя давно увлекалась гадалками, колдунами, целителями, астрологами, хиромантами, магистрами несуществующих наук, академиками левых академий и прочей расплодившейся шушерой. Дядю, помнится, это смешило. До смеха ли ему сейчас?

- Тетя, - я взяла себя в руки, - Ты можешь собираться к кому угодно - хоть к Рамсесу Четвертому, но сначала помоги нам. Никуда твоя Ванда не денется.

- Ника, ты не понимаешь! - с негодованием воскликнула тетя Лиза, -

Ванда - особенная, она чистый ручей сокровенного знания, из которого хотят напиться многие, но не многим позволено. Она...

- Ага, - отмахнулась я, - Твоя Ванда - чистый ангел в грешной плоти. И сколько денег успел вытянуть твой просветленный херувимчик? - задала я каверзный, как мне показалось, вопрос.

- Нисколько! Ни копеечки! - восторжествовала тетя фальцетом. В ее глазах вспыхнул живой огонек, - Ее не интересуют деньги! Она просветленная!

Помогая людям, Ванда совершенствует свой дух, готовит его к последующим реинкарнациям... Если бы ты видела ее глаза! Она смотрит не на человека, а прямо в его душу, в самую суть! Ее невозможно обмануть. Она совершенно особенная!

- Прекрасно, тетя, - сдалась я под яростным напором восклицаний, -

Решено, мы справимся без тебя.

На данном этапе меня вполне устраивало, что в ожидании встречи с просветленной Вандой тетя встряхнулась, перестала рыдать и даже накрасила губы.

Я отправилась в библиотеку и взялась за пыльную (в прямом смысле) работенку. Я снимала книги с полок, осторожно встряхивала их, заглядывала под обложку и ставила на место. Снимала и ставила. Снимала и ставила.

Увлекательнейшее занятие, если учесть, что две стены длинной комнаты от пола до потолка вплотную заставлены книгами, среди которых попадаются энциклопедические словари толщиной в мою талию и настоящие фолианты в неподъемных кожаных переплетах. Чтобы добраться до верхних полок, приходилось влезать на шаткую стремянку, а я, между прочим, боюсь высоты.

Каблуки в десять сантиметров - тот предел, за которым начинается страх.

Через полтора часа физических упражнений заныла поясница, неделикатно напоминая, что мне давно не двадцать лет. Еще через полчаса поясница напомнила, считаю, по-хамски, что мне, однако, уже не тридцать лет.