Ник Кейв: Смерть Банни Манро

“Я проклят”, — думает Банни Манро, неожиданно осознав себя так остро, как бывает лишь с теми, кого ожидает скорая смерть. Ему кажется, что в какой-то момент своей жизни он допустил большую ошибку, но один-два тревожных удара сердца — и мысль об ошибке отпускает, а Банни обнаруживает себя в номере гостиницы “Grenville”, в нижнем белье, и вокруг никого и ничего: только он и его желание. Закрыв глаза, он представляет себе первую пришедшую на ум вагину, после чего устраивается на краю гостиничной кровати и, как в замедленной съемке, откидывается на спинку кровати с мягкой обивкой. Он придерживает подбородком мобильный телефон и зубами откупоривает миниатюрную бутылочку бренди. Залпом опустошив бутылочку, он швыряет ее через всю комнату, морщится и говорит в трубку:

— Не волнуйся, детка, все будет хорошо.

— Я боюсь, Банни, — говорит его жена, Либби.

— Чего ты боишься? Бояться нечего.

— Всего, я боюсь всего, — повторяет она. Банни вдруг слышит, что с голосом жены не все ладно, нежные виолончели исчезли, а вместо них появилась пронзительно визжащая скрипка в руках не то беглой обезьяны, не то черт знает кого еще. Он отмечает для себя эту перемену, но нужно будет еще разобраться, что бы она могла означать.

— Не говори так. Ты же знаешь, что все это полная ерунда, — говорит Банни и глубоко затягивается сигаретой “ламберт-и-батлер”, так глубоко, что можно подумать, он не курит, а занимается любовью. Вот в этуто секунду до него вдруг доходит (чертов павиан на скрипке, безудержно осыпающаяся у нее из-под ног почва), он говорит: “Твою мать!” — и выпускает из ноздрей два взбешенных дымных бивня.

— Ты что, слезла с тегретола? Либби, ты ведь не бросила принимать тегретол?! На том конце провода тишина, а потом — прерывистое далекое всхлипывание.

— Твой отец опять звонил, — говорит она. — Я не знаю, что ему сказать. Не понимаю, чего он хочет. Он кричит на меня. Несет какой-то бред.

— Господи, Либби, ты же знаешь, что сказал врач. Если ты не будешь принимать тегретол, у тебя опять начнется депрессия. А тебе прекрасно известно, что депрессия для тебя опасна. Твою мать, ну сколько можно?!

Всхлипывания становятся в два раза сильнее, потом — еще в два раза сильнее и наконец превращаются в слабый, разрывающий сердце плач, который напоминает Банни об их первой ночи вдвоем: Либби тогда лежала в его объятьях, сотрясаемая необъяснимым приступом рыданий, в комнате паршивой гостиницы в Истборне. Банни вспоминает, как она подняла голову, посмотрела на него и сказала: “Извини, меня иногда накрывает” — или что-то вроде этого, он заталкивает ладонь себе в промежность и сжимает в руке член, посылая волну наслаждения в крестец.

— Я тебя прошу, выпей грёбаный тегретол, — говорит он, смягчаясь.

— Мне страшно, Бан. Этот парень бегает повсюду и нападает на женщин.

— Какой еще парень?

— У него красная краска на лице, а на голове пластмассовые рога, как у дьявола.

— Что?

— На севере. Сейчас показывают по телевизору. Банни берет с тумбочки пульт и, размахивая им, как рапирой, включает телевизор, примостившийся на мини-баре. Выключив звук, он щелкает каналы, пока наконец не попадает на черно-белую запись, сделанную камерой скрытого видеонаблюдения в торговом комплексе в Ньюкасле. Мужчина в тренировочных штанах и с голым торсом пробирается сквозь толпу перепуганных покупателей. Его рот раскрыт в беззвучном крике. На голову он нацепил дьявольские рога и размахивает какой-то большой черной палкой. Банни вполголоса ругается, и в это мгновение энергия — сексуальная и всякая другая — его оставляет. Он запускает пультом в телевизор — экран, статически шикнув, гаснет, и Банни позволяет голове безвольно запрокинуться. Он фокусирует взгляд на мокром пятне на потолке — формой оно напоминает колокольчик или женскую грудь. Каким-то самым дальним краем сознания Банни улавливает назойливый дрожащий гул, бешеный звон в ушах, ужасный, какой-то электронный звук. Но Банни этого не осознает, он слышит лишь, как жена говорит: “Банни? Ты тут?”

— Либби, ты где?

— В постели. Банни смотрит на часы, водит туда-сюда рукой так, будто играет на тромбоне, но сфокусироваться не получается.

— Детка, да ты что. Где Банни-младший?

— Наверное, в своей комнате.

— Послушай, Либби, если отец снова тебе позвонит…