Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

Вот такие дела... Мне-то что, я к этому никакого касательства не имею. Вот так и скажи своему начальству.

Как поразился бы Ясин, знай он, что каждому из группы Бурмина хорошо знакомы не только его фамилия, имя и отчество, но и многое другое из его жизни.

Знакомить Ясина с «записками» Истомина, хотя они и предназначались ему, руководители операции до ее окончания считали нецелесообразным.

Но более всех поразился бы Засекин, узнай он, что является причиной споров и расхождения во мнениях среди сотрудников группы.

Все упиралось в историю с исчезновением содержимого ящика из-под пола Старицкой часовни. Предполагалось, что Засекин скрыл правду — он, мол, знает, что в ящике, но скрывает по неизвестным причинам. Бурмин это опровергал. И тут одно новое событие прояснило часть обстоятельств этой сложной истории.

После того как Эньшин спрятал в болоте украденные предметы, он жил в постоянной тревоге. Нужно было скорее ехать в Старицкое, но его пугала встреча с Лисовским. Только предвкушение момента, когда он вновь увидит то, ради чего пришлось ему перенести изнурительные поездки, потратить столько сил, торопило действовать.

Наконец поездка состоялась. Эньшин добрался до Старицкого на рассвете, как и рассчитывал. В старицкой роще он укрыл машину, спустился в ложбину, от которой начинался овраг, и направился к заветному месту.

Если бы кто и встретился, то не удивился — идет грибник с плетеной корзиной.

Эньшин достал мешочек, схороненный в болоте, положил в корзину, сверху прикрыл ветками и травой. Вернулся к машине другим путем и отправился в Москву. В середине пути он съехал с шоссе и, остановив машину в густых зарослях, немного передохнул, все время опасаясь, как бы кто не потревожил его теперь, когда в его руках такие ценности.

Мог ли знать Эньшин, что по приказу полковника Шульгина ему была обеспечена надежная охрана.

Заехав поглубже в лес и уверившись, что его никто не увидит, Эньшин решил рассмотреть драгоценности. Достал панагию — она легла на ладонь приятной тяжестью, потом нагрудную икону. Эньшин завороженно смотрел на нее: причудливый узор серебряной скани, в центре — камея сиренево-голубого камня, в камне просвечивает, чуть выступая, фигура Христа. А вокруг жемчужины — их много... двадцать четыре — сосчитал Эньшин. Глаз не отведешь от их молочного сияния.

Эньшин обмяк. Сидел неподвижно, задерживая дыхание, боясь пошевелиться, чтобы не исчезло с ладони это чудо.

— Нет цены, нет цены... — бормотал он, как в бреду, и тревожно оглядывался по сторонам. Но все было спокойно, лес жил обычной своей жизнью, быть может, радовался, что хранит все живое — отдает свое дыхание, свои соки для продолжения жизни...

Эньшин осмотрел остальные предметы: кресты и золотой оклад с изморозью скани, сквозь которую мерцал теплый свет, словно вобравший в себя закатное солнце...

— Бесценно, бесценно... — опять бормотал Эньшин.

Голова его налилась тяжестью, руки тряслись, вдруг исчезла его обычная выправка, заученность движений, внушительность — в машине сидел мгновенно постаревший человек (клад, несомненно, обладал волшебством!): он был бледен, выражение лица было одновременно и растерянным и жестоким, алчным, брови нависли, взмокшие волосы прилипли ко лбу. В эти мгновения в нем вдруг проглянуло сходство с Лисовским.

Машина Эньшина снова помчалась по шоссе.

В подмосковном дачном поселке, среди голенастых сосен, огражденных высокими заборами, на небольшом участке приютился невзрачный домик. Здесь жила родственница жены Эньшина — одинокая старушка. В ее дворике остановилась запыленная машина Эньшина.

— Откуда ты, Сенечка? Что без Веруши? Не случилось ли чего?

— Все в порядке. Возвращаюсь из командировки, заехал по пути вас навестить. — Эньшин протянул женщине свертки.

— Куда, батюшка, ты мне дорогие такие конфеты?

— Кто же побалует вас, как не мы с Верой.

— Ну пойдем, отдохни и поешь, небось проголодался в дороге.

Когда совсем стемнело, Эньшин осторожно вышел во двор, подошел к той стене дома, которая была не видна с улицы, и, внимательно осмотревшись, спрятал сверток с ценностями. Он давно приметил отверстие в кирпичном фундаменте и, сунув туда сверток, заложил его дровами, которые были сложены у стены.

Эньшин ждал приезда Райнера. Он был очень возбужден и все время глотал таблетки. Ему нужно было в последний раз, как он рассчитывал, побывать в Старицком и забраться наконец в ту боковую пещеру, где был обозначенный на плане пункт «Иона».