И Горбатко - Дело полковника Петрова

Дискуссия в отношении Документа Джи длилась несколько недель. Ее апогеем стало полное драматизма решение Комиссии аннулировать разрешение Доктору Эватту на участие в работе Комиссии в качестве адвоката. Члены Комиссии утверждали, что Доктор Эватт не способен отделить свои обязанности в качестве адвоката от обязанностей лидера оппозиции.

Впоследствии Комиссия подготовила промежуточный отчет, в котором она сделала заключение, что Документ Джи - настоящий, и был напечатан в советском посольстве коммунистом Рупертом Локвудом. В отчете также говорилось, что утверждения о том, что представленные супругами Петровыми документы сфабрикованы в результате сговора, в котором, якобы, принимал участие и я, лишены оснований и не подтверждаются никакими заслуживающими доверия свидетельствами.

После своего сенсационного заявления Доктор Эватт потребовал, чтобы меня вызвали на заседание комиссии в качестве свидетеля. Участвовавший в работе Комиссии в качестве адвоката мистер У.В. Уиндейер согласился с этим, так как он знал, что мое свидетельство никоим образом не подкрепит заявления Доктора Эватта.

Легко понять цель требования Доктора Эватта, вызвать меня на заседание Комиссии в качестве свидетеля. Австралийские коммунисты уверенно полагали, что результат слушаний на заседаниях Комиссии будет зависеть от степени доверия к свидетельским показаниям Петрова. Они знали, что я был близкой связью Петрова и надеялись, что я помогу им поколебать доверие к нему. У них были достаточные основания для такого рода надежд, так как было очевидно, что коммунисты не осуждали меня за уход Петрова на Запад. Меня до сих пор считали верным сторонником революционного дела, и я поддерживал такую веру, продолжая радикальную деятельность в ассоциациях коммунистов.

Как только Эватт впервые упомянул мое имя, я понял, что скоро меня вызовут давать свидетельские показания. Хотя я готовился к тому, чтобы поведать миру мою историю, которая, как я наверняка знал, подорвет обвинения против меня в сговоре, я все-таки ощущал некоторое беспокойство. Я понимал, что мне нелегко будет резко изменить мой сложившийся внутренний настрой с негласного сотрудника спецслужб Бейкера на государственного свидетеля Бялогуского.

Вызов на заседания Комиссии пришел не так скоро, как я ожидал, и я замучил Службу безопасности просьбами ввести меня в курс их планов. Они не очень хотели связывать себя какими-то обязательствами, так как на этой стадии было не ясно, какой характер примет ход слушаний Комиссии, и тактика Службы все ещё не была определена.

Я узнал о моем вызове на слушания из сообщения, которое пришло не напрямую. В моем офисе появился фотограф агентства новостей и сообщив, что в Комиссии было названо мое имя, попросил разрешения сфотографировать меня. На следующий день Норт вручил мне судебную повестку с извещением о том, что меня вызывают в качестве свидетеля на заседание, которое должно было состояться днем позже. Когда я один без сопровождения пробирался через толпу фотографов со вспышками, я ощущал некоторое напряжение и почувствовал облегчение лишь тогда, когда увидел Норта, направляющегося мне навстречу. Он стал моим гидом и наставником до самого конца заседаний Комиссии.

Теперь все согласны с тем, что, выступив с заявлением перед Комиссией, доктор Эватт допустил серьезную ошибку. Большинство неприятностей и трудностей, с которыми он столкнулся внутри своей партии, относят за счет этого решения. Нет сомнений в том, что Доктор Эватт, сделав заявление перед Комиссией, нанес себе серьезный политический ущерб, но, в целом, он достиг тех целей, которые ставил перед собой. Он понизил значимость Комиссии в глазах общественности и создал дымовую завесу, которая снизила остроту восприятия многих важных разоблачений.

Как бы то ни было, и как бы сильно не влияла политическая конъюнктура на восприятие общественностью того, что происходило на заседаниях Комиссии, нет сомнений в том, что Комиссия проделала внушительную работу. Она скрупулезно расследовала и убедительно доказала, что в Австралии действовала обширная шпионская сеть; что ряд чиновников правительственных ведомств сознательно или неосознанно передавал информацию советским агентам ; что австралийская коммунистическая партия действовала в интересах Советского Союза, и Москва оказывала ей финансовую помощь.

Общественность была разочарована тем, что не прозвучали имена известных лиц. Такая реакция, конечно, нелепа. Разве кто-то ожидал услышать, что некий министр или сам премьер-министр были скрытыми коммунистическими агентами?