Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

— А теперь аккуратненько выметайся, — распорядился заботливый отец.

Оранжевая герлуха выпорхнула из института в толпу гомонящих абитуриентов. Огляделась, закинула ремень сумочки на плечо и, сверкая камушком на колечке, прицепленном к пупку, неспешно зашагала к ближайшей станции метро: Гудков из «Волги» с интересом проводил взглядом ладный, выразительный задок.

Наиболее сердобольные кандидаты в студенты придерживали дверь, пока санитары выносили носилки с неподвижным женским телом. Гудков подошел к задней дверце санитарной машины, чтобы лучше разглядеть потерпевшую, которую на носилках уже задвигали в кузов. Худенькая, руки вытянутые на простыне, темные волосы на плоской подушке. А лица не видно: закрыто маской кислородного прибора.

— Что, очень худо? — участливо спросил Гудков у медперсонала.

Но медикам было не до него: озабочены служебными обязанностями. Скорбно ответил бородатый отец, уже втискивавшийся на сиденье рядом с дочерью:

— Хуже некуда!

Хлопнули дверцы, водила бесцеремонно вывел свой медицинский кар на встречную полосу и, включив сирену, с ходу дал четвертую скорость. Гудков задумчиво устраивался за рулем «Волги». Что-то было не в порядке, что-то беспокойно томило его. И вдруг понял: колечко на безымянном пальце левой руки несчастной сердечницы было родное. Он оскалился, взревел, не расцепляя зубов, и ударил кулаком по баранке. Вой «скорой помощи» был уже еле слышен, как комариный писк вдалеке.

Черная «Волга» мчалась, нарушая все, что только возможно нарушать, — догнать, догнать эту проклятую санитарку. Гудков включил было свою сирену, но тут же выключил: так нельзя услышать сирену «скорой помощи». Вырвался наконец на магистраль. Напропалую обгоняя всех и вся, лихорадочно искал глазами белый микроавтобус с красной полосой. Звук сирены исчез: видимо, выключили ее, паразиты. Господи, развилка. Перекресток, съезды, въезды, развороты на эстакаду и с нее. Гудковская «Волга» бессмысленно металась.

Он прибился к обочине, выключил мотор, бессильно свел руки на баранке и уронил лицо на руки. Сказал сам себе про себя:

— Козел.

…Сидели, как всегда, на террасе, устроившись в плетеных ивовых креслицах и на диванчике. Смирнов, восседая в качалке, поохал и ворчливо резюмировал:

— Это мочало мы, мои дорогие ученые друзья, уже жевали неоднократно. Патриоты и младороссы, младороссы и патриоты. Да, одна из двух этих партий кормится из Ксениной кормушки. Ну и что? Которая из двух?

— Мы как раз и подходим к этому, рассматривая со всем вниманием задачи, политические платформы, экономические и социальные программы каждой из них, — обиженно возразил Спиридонов. — И выясняем, каким явным и тайным силам в стране на руку локальная победа одной из этих партий.

— Старичок Санятка прав, папа Алик, — беспечно заявил Кузьминский. — Платформы, программы, задачи — пока лишь ни к чему не обязывающая афишка. Мне вот симпатичны младороссы, я готов подписаться под каждым пунктом их идеологической программы. Но ведь это ничего не значит, мало ли мы слыхали высоких и правильных слов. А когда доходило до дела, правильные и высокие слова куда-то улетучивались, и мы становились свидетелями грязной борьбы за власть и деление должностного пирога. В нынешние времена неважно, кто они — правые, левые, либералы, консерваторы. Важно, чтобы для кого-то они были бы ручными.

— Судя по тому, как стремительно развернулись и патриоты, и любимые писателем младороссы в организации своих региональных структур, и те и другие сейчас имеют средства, и немалые, — вступил в разговор Казарян.

— Ты не совсем прав, Рома, — не согласился с ним Спиридонов. — У патриотов уже давно существует отлаженная сеть партийных ячеек по всей стране, а младороссы, используя свои крепкие научно-университетские связи, способны в самые короткие сроки и при минимуме затрат создать свою не менее, если не более, эффективную партийную машину.

— Теперь мочало жуем с другого конца, — решил Смирнов и, оглядев всех чистым наивным взором, как бы виновато спохватился: — Да, я забыл вам сказать, что вчера Марков, мужественно оправившись от шока, поздним вечерком, во время оздоровительного бега трусцой тайно встретился со старым нашим клиентом Юрием Егоровичем.

— По-моему, ты — подлец, Саня! — темпераментно высказался русский режиссер армянского разлива. — Переливаем тут из пустого в порожнее, а, оказывается, можно давно заняться серьезным делом. Я бы уже рвал на пух и перья этого вонючего банкира так, что он бы запел на все голоса. С годами ты дуреешь, все больше походя на известного древнеримского горе-полководца Фабия Кунктатора.