Донна Леон - Мера отчаяния

— Мало кто защищается по культурной антропологии, — заметила Паола.

Брунетти рассмеялся, полностью соглашаясь с ней. Они оказались на своей калле и замедлили шаг. Он повернулся к ней:

— Спасибо тебе, Паола.

— За что? — Она сделала вид, что не понимает.

— За то, что не стала ввязываться в битву.

— Битва окончилась бы тем, что она спросила бы меня, почему я дала себя арестовать, а я вовсе не желаю с ней это обсуждать.

— Глупая корова, — пробормотал Брунетти.

— Это уже дискриминационное замечание, — сказала Паола.

— Именно!

Эта вылазка в светское общество дала им понять, что повторения они не желают, так что они вернулись к своей уже ставшей привычной жизни и перестали принимать какие бы то ни было приглашения. Но их обоих все же раздражала необходимость вечер за вечером сидеть взаперти. Раффи счел их постоянное присутствие достойным иронических замечаний, но Кьяре нравилось, что они все время дома, и она заставляла родителей играть в карты, смотреть бесконечные телепрограммы о животных, а также организовала турнир по «Монополии», грозивший растянуться и на следующий год.

Паола каждый день отправлялась на работу в университет, а Брунетти — в квестуру. Впервые в жизни они стали радоваться огромным горам бумажной работы, которые обрушивало на них государство с его запутанной бюрократической системой.

Поскольку Паола была причастна к делу, Брунетти решил не ходить на похороны Митри, хотя при других обстоятельствах непременно сделал бы это. Два дня спустя он снова перечитал отчеты из лаборатории и с места преступления, а также заключение о вскрытии, сделанное Риццарди и занимавшее целых четыре страницы. Эта работа отняла у него чуть ли не целое утро и заставила задуматься о том, почему и в профессиональной, и в личной жизни ему все время приходится возвращаться к одному и тому же. Во время своей краткосрочной ссылки он дочитал Гиббона и принялся за Геродота, по окончании которого его ждала «Илиада». Преждевременные смерти, жизни, оборвавшиеся насильственно…

Он взял заключение о вскрытии и отправился в кабинет синьорины Элеттры; одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы развеять все его мрачные раздумья: она была одета в немыслимо красный пиджак и белую крепдешиновую блузку с расстегнутой верхней пуговичкой. Как ни странно, когда комиссар вошел, она ровным счетом ничего не делала, просто сидела за столом, опираясь подбородком на ладонь, и глядела в окно, любуясь церковью Сан-Лоренцо, видневшейся вдалеке.

— У вас все в порядке, синьорина? — спросил Брунетти.

Она выпрямилась и улыбнулась:

— Ну конечно, комиссар. Я просто размышляла об одной картине.

— О картине?

— Угу, — пробормотала она, снова подпирая рукой подбородок и уставившись в пространство.

Брунетти проследил за ее взглядом, словно картина, о которой она говорила, могла там находиться, но увидел лишь окно и церковь вдали.

— О какой?

— Что хранится в музее Коррера. Там куртизанки с собачками.

Брунетти знал эту картину, хотя все время забывал, кто ее написал. Изображенные на ней женщины сидели с отсутствующим и скучающим видом — в точности, как синьорина Элеттра, когда он вошел, — глядя куда-то в сторону, словно не испытывали ровно никакого интереса к жизни.

— И в чем же дело?

— Я всегда сомневалась, куртизанки они или просто состоятельные женщины того времени, у которых все есть и которым совершенно нечего делать — разве что сидеть и смотреть в пустоту.

— Откуда у вас подобные мысли?

— Не знаю, — ответила она и пожала плечами.

— Вам здесь скучно? — поинтересовался он, взмахом руки указывая на кабинет, в надежде, что она ответит «нет».

Она повернулась и взглянула на него:

— Вы шутите, комиссар?

— Вовсе нет. А почему вы спрашиваете?

Она долго изучала его лицо и, не торопясь, ответила:

— Мне ни капельки не скучно. Совсем наоборот.

Брунетти был несказанно раз услышать эти слова.

Помолчав немного, она добавила:

— Хотя я до конца не уверена, каково мое положение здесь.

Брунетти понятия не имел, как следует реагировать на это заявление. Официально синьорина Элеттра именовалась секретарем вице-квесторе. Кроме того, по совместительству она должна была выполнять секретарскую работу для Брунетти и еще одного комиссара, но ни разу не напечатала для них ни одной докладной или письма.

— Полагаю, вы имеете в виду свое истинное положение, а не, так сказать, официальное, — пробормотал он.