Николай Шпанов - Ученик чародея

Грачик пожал плечами, и его сошедшиеся к переносице брови разошлись в улыбке, осветившей лицо.

— Значит, вас взволновало то, что милиционера похоронил поп?

— Нет, — Кручинин сделал паузу, словно колеблясь, стоит ли продолжать. — Меня больше заинтересовало то, что родных в Алуксне у Будрайтиса не было и нет. И он там… никогда не умирал.

Черты подвижного лица Грачика отразили крайнюю меру ошеломленности. Но тут же разгладились, и он удовлетворённо улыбнулся:

— Это вносит новый штрих в его дело, но ничего не меняет в ходе моего расследования.

Кручинин пожал плечами. Его мысль вернулась в далёкое прошлое, когда он, будучи молодым, возился с изучением воображаемой «интуиции» следователя. Но прошли времена гаданий и идеалистических увлечений молодости. В работе не осталось места для «интуиции» — все было точно, ясно, построено на анализе происходящего. И тем не менее не в силах отделаться от охватившего его настроения, Кручинин медленно выговорил:

— Грустно, но мы не можем не считаться с реальностями, как бы дурно они ни выглядели. Факт остаётся фактом: если вражеский агент мог проникнуть в аппарат милиции и держаться там достаточно долго или если вражеская обработка могла достичь того, что Будрайтис превратился во вражеского агента (это одно и то же), — значит, не на высоте были и люди, окружавшие Будрайтиса. Сколько времени он тёрся в их среде, а они проморгали! Как наивно была подстроена вся эта комедия с его смертью, а они опять проморгали!

— Действительно, в обоих случаях картина неприглядна, — грустно согласился Грачик. — Но это выходит за пределы моего расследования. На сегодня меня мало интересует ваш Будрайтис, мне важнее знать, кто такой мой Силс!

Со времени открытия исчезновения Будрайтиса Кручинин, казалось, потерял значительную долю интереса к тому, что делал Грачик, и много времени уделял расследованию вновь появившегося дела. Что же касается Грачика, то он считал эту линию случайной, полагал, что Кручинин оказался в плену навязанной самому себе версии, от чего всегда предостерегал Грачика. Грачик даже намекнул на это, но, конечно, так мягко, как того требовало уважение к Кручинину. Однако тот пропускал намёки мимо ушей.

Он уже выезжал в Алуксне, на месте ознакомился со всеми обстоятельствами дела, и по его просьбе прокуратура произвела необходимые опросы. Съездил и в Литву.

Предположение о соучастии Будрайтиса вызвало необходимость исследовать ещё одну линию: не принадлежал ли «браунинг», найденный в кармане повешенного, лейтенанту Будрайтису? То, что это оружие не числилось в списках литовской милиции, разумеется, огорчило Кручинина. Но для его предположений осталась ещё одна лазейка: по словам начальника биржайской милиции, там сквозь пальцы смотрели на то, что у некоторых служащих, кроме штатного оружия, имеется своё. Его даже не регистрировали. Это было, конечно, противозаконной халатностью, но факт оставался фактом. В пользу допущения, что и у Будрайтиса мог быть неучтённый «браунинг», говорило то, что, уезжая в отпуск, он сдал казённый «ТТ» на хранение в отделение. Трудно было предположить, чтобы он решил ехать вовсе без оружия. Чем больше Кручинин углублялся в эту линию, тем, кажется, твёрже становилась его уверенность в своей правоте. Как-то, зайдя к Грачику, он как бы мимоходом, но с очевидным удовольствием сказал:

— Ещё немного, и я, кажется, смогу доказать, что твоему воображаемому Квэпу помогал мой вполне реальный Будрайтис.

— Ну что же, — скромно ответил Грачик, — значит, мы получим ещё одну ниточку, за которую можно будет разматывать дело.

— А ты так и не расколол своего Силса?

— Меньше всего мне хочется его расколоть!

— Все цепляешься за «чистоту его души»?

— Цепляюсь, — и Грачик протянул Кручинину распечатанный конверт.

— Что это? — удивился Кручинин.

— Не лишено интереса, — с невинным видом сказал Грачик и сделал вид, будто погрузился в работу, исподтишка следя за впечатлением, какое произвёл на Кручинина протокол осмотра утопленника вызванным в С. начальником биржайской милиции.

Но Грачику не удалось уловить ничего на лице друга, разве только его голубые глаза на мгновение утратили выражение присущего им добродушия, и в них промелькнула искорка гнева. Но она тотчас же и погасла. Кручинин как ни в чём не бывало вернул Грачику конверт.

— Что скажешь насчёт чашки чая? — спросил он.

— В кафе? — с иронизировал Грачик.

— В кафе так в кафе, — равнодушно согласился Кручинин.