Николай Шпанов - Ученик чародея

— Сейчас, сейчас, — шептал Квэп. — Проклятый поп, проклятый епископ, проклятый святой… Все-таки я тебя повешу!..

Дикий вой, подобный тому, какой раздаётся из палат буйно помешанных, разнёсся по коридору. Надзиратель подбежал к камере Квэпа. Он хотел было отворить дверь, но, решив, что это — обычная истерика, передумал и пошёл к телефону. Вызванный врач вместе с надзирателями вошёл в камеру. Навстречу им на коленях полз Квэп. С шеи его свисала грубо сплетённая в косицу грязная тесьма. Квэп хрипел, и крепко закушенный посиневший язык свисал на сторону. Глаза Квэпа были выпучены и наполнены таким ужасом, словно перед ними уже стояла смерть. Квэп умоляюще протянул руки к врачу — он задыхался, он был на грани удушья.

Надзиратель сунул палец за петлю и в недоумении обернулся к врачу: петля совершенно свободно болталась на шее заключённого.

— Эх, ты! — брезгливо проговорил надзиратель. Можно было подумать, что он упрекает Квэпа в том, что тому не хватило мужества покончить со своей гнусной жизнью.

Врач перерезал петлю. Квэп обхватил его ногу обеими руками и припал губами к его сапогу. Врач брезгливо высвободил ногу и сунул в рот Квэпу пилюлю снотворного, а надзиратель налил в кружку воды. Стуча зубами об алюминий, Квэп сделал несколько жадных глотков и упал поверх одеяла.

На работе, в быту, в своих исканиях, которые нельзя было назвать иначе, как творческими, Кручинин всегда был скромен. Он не переоценивал ни своей персоны, ни возможностей и к своему шестидесятилетию он не ждал ни адресов, ни подарков. Все было бы хорошо, если бы ему не довелось услышать то, что врачи не хотели, но что он заставил их сказать: небольшая опухоль, сперва с горошину, а теперь уже со спелый абрикос, прощупывавшаяся у него возле правого соска, была, на их взгляд, «подозрительна», и её следовало удалить.

Меньше всего Кручинину хотелось сейчас ложиться на операцию, даже на самую пустяковую.

— А сколько времени, по-вашему, можно потерпеть с удалением этой опухоли? — спросил он.

Врачи переглянулись, и один из них сказал:

— С такими штукенциями шутить не положено. Резать, батенька, резать!

— Хорошо, — сказал Кручинин, — поставим вопрос иначе: что будет, если я не стану резать?

— Можете прожить до ста лет, а может быть…

— Не стесняйтесь, — сказал Кручинин, и врач неохотно закончил:

— Может быть все что угодно. — И повторил: — Тут, батенька, шутки не к месту.

— Что ж, придётся поторопиться, — с неохотою согласился Кручинин. — У меня ещё очень много дела впереди.

— Вот, это дело! — с удовольствием подхватили врачи, и один из них так плотоядно потёр сухие розовые ладони, словно уже предвкушал операцию.

Ровно через шесть дней, выйдя из ворот больницы, Кручинин отказался от намерения ехать домой — ведь тут же, в Задвинье, неподалёку от больницы, жил Грачик; время вечернее, и молодой человек наверняка дома. Кручинин бодро зашагал по затихшим вечерним переулкам Задвинья. Никем не замеченный, вошёл в палисадник и своим ключом отворил дверь квартиры. Комнаты были погружены в ту густую мглу, которая создаёт настроение особенного уюта и уединения на переходе от сумерек к ночи и которую так любил сам Кручинин. Переступив порог, Кручинин услышал голос Грачика. Молодой человек говорил весело, как говорят здоровые люди, находящиеся в отличном настроении духа, не отягощённые особыми заботами. В его голосе звучали нотки, какие появляются у молодых людей, когда они говорят с женщиной и не просто с женщиной, а с той, которая…

— … я рад, очень рад тому, что все позади! — бодро говорил Грачик в телефонную трубку. — У нас начинается новая жизнь… Конечно, именно «у нас»: у тебя и у меня!.. Главное, чтобы был здоров и рос крепким малыш наш Эджин… Как что значит — «наш»? Разве он теперь не мой сын?..

Под ногою Кручинина скрипнула половица. Грачик быстро оглянулся.

— Кто там? — крикнул он, вглядываясь в полутьму комнаты и узнал силуэт Кручинина. Наскоро бросил в трубку официальным тоном: — Извините, товарищ Клинт. Я позвоню вам немного погодя, пришёл Нил Платонович…

Кручинин сжал руку Грачика в своих ладонях. Несколько времени тот стоял смущённый, потупясь, наконец поднял взгляд на смутно белевшее лицо Кручинина.

— Вы думаете… это неправильно? — спросил он.

— Что ты, что ты! — испуганно воскликнул Кручинин, усадил Грачика в кресло и, опустившись рядом, долго и ласково говорил о том, как хорошо то, что он понял из этих нечаянно подслушанных слов. — …Я уверен, — сказал он в заключение, — что ты никогда не пожалеешь о сделанном.