И тут действительно отворилась дверь: в ней стоял епископ.
— Дочь моя, — торжественно проговорил он, — мой отеческий долг напомнить: наши души, моя и ваша, души всех добрых католиков принадлежат матери нашей церкви. Только его святейшеству папе дано отпустить нам грехи наши и золотым ключом Петра отворить нам ворота рая, что бы ни думали люди о поступках наших. Тот, кого люди в ограниченности своей считают убийцей, может войти в рай в ангельских одеждах подвижника. В длани наместника господня — вы только одушевлённый меч, вы стрела, направленная апостольской десницей в сердце врага. Помните это, дочь моя, и повинуйтесь воле пославшего вас!
— Вы имеете в виду папу или господина Шилде? — опустив глаза, спросила Инга.
Ланцанс на минуту смешался, лицо его налилось кровью, но он сдержался и предпочёл сделать вид, будто не слышал или не понял её.
— Ныне воля его святейшества будет доходить до вас через грешные уста… Шилде, — сказал он. — Завтра это может быть кто-нибудь другой. Но всегда это будет — Его воля. Ибо сказано о начальниках: «кто слушает вас — слушает меня, кто пренебрегает вами — пренебрегает мной!» Да не искусит вас диавол соблазном неповиновения начальникам. Грех сей подобен смертному греху неповиновения церкви, то есть самому богу единому, вседержителю, творцу всего сущего. Памятуйте сие и повинуйтесь! — Он поднял руку и осенил Ингу широким крестом.
Скажи кто-нибудь ещё вчера, что Инге предстоит скорый отъезд, — она не испытала бы ничего, кроме радости. Но теперь, когда она уже твёрдо знала, что не сегодня-завтра будет в пути, ей стало не по себе. Да, конечно, там её ждёт Карлис, там Латвия, а тут не остаётся ничего, кроме ненавистной матери Маргариты, ненавистных инструкторов, ненавистного «пансиона», — и всё-таки было немного не по себе. Новая обстановка, новые люди, новые отношения, тщательно изучавшиеся на уроках и все же остающиеся неизвестными! Сумеет ли она вести себя в Советской Латвии так, как нужно? И потом — Вилма, которую она покидает здесь. Что будет с Вилмой и её ребёнком? Если до сих пор, пока текла их общая жизнь изо дня в день в опостылевшей, но привычной обстановке школы, мысль Инги почти не останавливалась на подруге, то теперь, когда Инге предстояло наконец вырваться отсюда, а Вилме оставаться в этой тюрьме без надежды на освобождение, судьба подруги предстала Инге во всем ужасе. Когда вечером Инга и Магда были у себя наверху, а Вилма ещё доделывала последние грязные работы внизу, — Инга спросила Магду:
— Что будет с Вилмой?..
Магда ответила таким взглядом, что у Инги пропало желание разговаривать: на лестнице слышались шаги Вилмы. Инга отвернулась к стенке, чтобы не видеть изнурённого работой и недоеданием лица подруги, её глаз, из которых теперь не исчезал безмолвный вопрос «что будет?». Инга слышала, как Вилма медленными, усталыми движениями сбрасывает с себя дырявый хлам, в который её одевала мать Маргарита; как, подобно плетям, падают её исхудавшие руки. Инга, не глядя, видела на подушке бледное лицо Вилмы в венце золотисто-рыжих волос. Эти волосы теперь смешно торчали в разные стороны, как у озорного мальчишки-растрёпы, после того как Маргарита заставила Вилму срезать копну её великолепных кудрей.
В комнате долго царила тишина, но по дыханию своих соседок Инга знала, что ни одна из них не спит. Наконец Магда протянула руку и дотронулась до плеча Инги. Так же она заставила приблизиться к себе Вилму. Три девичьих головы прижались друг к другу — прямые, гладко зачёсанные в простой узел волосы Магды, золотистые локоны Инги и рыжие вихры Вилмы. Таким шёпотом, что половину слов нужно было угадывать по движению её губ, Магда сказала подругам, что получила приказ Маргариты сопровождать Ингу до места, где её примут агенты Гелена. Завтра в полночь закрытый автомобиль должен взять их и доставить на границу Восточной Германии. Магда предлагает… чтобы вместо неё, Магды, уехала Вилма.
— А Маргарита! — с испугом прошептала Вилма. — Она убьёт тебя!
Магда беззвучно рассмеялась в ответ. Она смеялась так, что все её тело сотрясалось. Она поднесла к самому лицу Вилмы большой костистый кулак.
Сомнительно, чтобы у Магды сохранилось желание смеяться, если бы она знала ту часть приказания о своём назначении в провожатые Инге, которую не открыла ей мать Маргарита, а именно в этой-то утаённой части приказа и заключался смысл посылки Магды вместе с Ингой: авторы плана решили использовать переброску Магды с чисто внутренними целями. Идея возвращения на родину приобретала все большее число сторонников среди новой эмиграции. Происшествие с Круминьшем и Силсом служило дрожжами, на которых происходило все большее брожение умов: сквозь чёрный туман эмигрантской пропаганды проникали все более ясные лучи правды. С этой правдой необходимо было бороться, если главари эмиграции хотели сохранить власть над массами обманутых соотечественников. И вот Ланцанс, чья голова всегда рождала какие-нибудь «идеи», предложил послать вместе с Ингой человека, который, будучи переброшен в демократическую зону, должен вернуться оттуда с «личным опытом», выгодным для вожаков эмиграции. Пользуясь тем, что обречённый не сможет точно определить, где находится и с кем имеет дело, ему скажут, что он «попал» в руки народной полиции, и воображаемые агенты народной полиции-геленовцы «обработают» заброшенного. Затем ему дадут возможность «бежать» обратно на запад. Вернувшись в лагерь для «перемещённых», этот несчастный сможет рассказать, как принимают «на востоке» возвращенцев. По мысли Ланцанса такой опыт должен у многих отбить тягу «домой».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу