Александр Самоваров - Террористка

— Вечно у вас, у баб, какие-то мысли дурацкие в голове, — зло сказал Вадик.

Женщины расхохотались.

Молодой человек в растерянности порезал палец и вышел вон. Оля села резать овощи вместо него.

— И чего ты приперлась? — сказала с сожалением Клава. — Он так со мной заигрывал.

— Ничего, придет — продолжите.

— Он на тебя глаз положил.

Оля промолчала. Мужчины, а тем более красивые, не были ей безразличны. Но она была из тех женщин, которых не так уж и мало, — физически неспособных изменять. Иногда она была зла на Станислава. Он полушутя предупреждал ее, что не силен как любовник. Но разве дело в этом? Пусть бы она просто была рядом с ним, чтобы до него можно было дотронуться, прижаться к нему. Она никогда не думала, что до такой степени может быть точным выражение «переложить тяжесть со своих плеч». Именно этого ей хотелось. Человек же, который мог ей в этом помочь, был неизвестно где.

— А этот Вадик классный любовник, — сказала Клава.

— Ты с ним спала?

— Нет. Просто чувствую. Он такой нервный, руки такие… как будто он все время что-то поглаживает, и глаза… Он словно постоянно обдумывает, как станет прикасаться губами к женщине, раздевая ее.

— Ты нимфоманка?

— Я люблю мужчин, — сказала Клава и после паузы добавила: — И некрасивых даже, если в них что-то есть. Сама знаешь, такие обаятельные бывают.

Оля знала. Ее бывший муж был красавец, а Станислав очень обаятелен. Но ей никогда не понять, в чем тайна этого обаяния. Скорее всего, он таким родился. Наверное, обаяние — это, как и красота, от Бога.

Между тем, знакомые к Снегиреву все подваливали и подваливали.

— Девочки, — влетел в комнату уже изрядно выпивший Дориан Иванович, — режьте быстрее, жарьте, парьте — и на стол.

Часто без всякого приглашения к Снегиреву приходили малознакомые люди, да еще приводили с собой своих знакомых. Так случилось и на этот раз.

Уже человек двадцать сидело, стояло, и один даже лежал. Гигант Лебедев спал на диване.

Одни просто пришли к гостеприимному художнику выпить и закусить, другим нужна была приятная беседа в приятном обществе, третьих гнало в эту квартиру одиночество. И если первые приходили с пустыми карманами, то вторые и третьи приносили выпивку и даже закуску с собой.

Разнося тарелки с закуской, Оля была поражена тому количеству бутылок — в основном с крепкими напитками, — что стояли на столах, подоконниках, на галошнице в прихожей… Квартира жила ночной жизнью. Все лампы, включая и настольные, были зажжены, и люди, переговариваясь вполголоса, двигались по квартире из одной компании в другую. Мужчин было, конечно, больше, но Оля заметила несколько девиц, в которых нетрудно было угадать шлюх.

Клава поставила на стол в большой комнате сковородку с жареными цыплятами и сказала:

— Все, ребята, еды больше не будет.

Оля обняла ее за талию, и они беспричинно рассмеялись. Клава выбрала из принесенных бутылок коньяк, и они с Олей сели на диван. К ним тут же со своим стулом пристроился Вадик. Он стал что-то рассказывать Оле, она не слушала его, но из приличия кивала головой. Вадик же все наливал и наливал.

— Девочки, — произносил он важно, — за искусство.

— А когда же будет за женщин? — кокетливо спросила Клава.

— За зеленоглазых женщин, — важно сказал Вадик.

— Скотина, — беззлобно отреагировала Клава.

Она была кареглазой, а зеленые глаза Оли благодарно улыбнулись мальчику.

Оля пила и не чувствовала опьянения. Ей становилось только легче дышать. Когда появилась вторая бутылка и Клава сладостно сказала, почти пропела: «Окосеем же мы с тобой, подруга», — Оля только рассмеялась.

Часам к двенадцати ночи часть публики удалилась. Зато пришел молодой генерал, — похожий на Сережу, бывшего мужа Оли, — с холеной молодой дамой.

Дориан Иванович очень тепло жал руку генералу. Клава объяснила, что он неделю назад закончил его портрет.

— Увековечить себя хочет? — зло усмехнулась Оля.

— Все к столу! — скомандовал Снегирев, и Оля удивилась тому, как похорошел воодушевленный отец. Он действительно был очень красивый мужчина.

Оля пожалела, что родилась характером в мать, а не в отца. Прожила бы всю жизнь, как птичка на ветке, веселые песни распевая.

За общим столом возник спор. Проснувшийся Лебедев орал, что всех демократов вешать надо.

Коренастый мужчина в костюме-тройке с золотой цепочкой по животу ему возражал:

— За что вешать, позвольте узнать? За свободу, которую они тебе же, господин Лебедев, дали?