Ирина Глебова - Честь дома каретниковых

— Бумаги к оплате предъявляла женщина, — сказал Ващенко. — Я запомнил, потому что… потому что это было нетрудно.

— Ага! — Петрусенко вскочил с кресла, подошел вплотную к молодому человеку. — Красивая женщина, я вас правильно понял?

— Да, очень. — Ващенко со смущением уже справился, снова был спокоен и обстоятелен. — Но… как бы это сказать? Несколько вульгарная, что ли…

— Лет около тридцати?

— Да, наверняка не меньше, но выглядит моложе.

— Говорите, говорите, — подбодрил его Петрусенко. — Опишите ее.

— Рыжие волосы, глаза… играют, улыбается, прекрасные зубы, а вот голос немножко резковат. Фигура… — молодой человек глянул в сторону: директор и управляющий слушали, подавшись вперед. Он не выдержал, бросил на Петрусенко смешливый взгляд, но улыбку сумел спрятать. — В общем, женственная, полноватая, но стройная. Одета сия дама была роскошно: платье тончайшего панбархата, декольте, шляпа с перьями… Так что не запомнить ее просто было невозможно.

Прощаясь и благодарно пожимая своим собеседникам руки, Викентий Павлович сказал директору:

— Толковый молодой человек! Он мне очень помог.

— И служащий очень способный, — ответил директор. — Мы свои кадры ценим.

Когда дома Викентий Павлович рассказал обо всем жене, она даже руками всплеснула:

— Так значит ты прав? Эта женщина и жених Настеньки сообщники?

— У меня уже нет сомнений. Все сходится.

— Как же эта славная девушка переживет такое! Отец и брат так страшно погибли, у нее надежда была только на то, что есть любимый человек… А теперь выясняется… Ой, нет!

Викентий Павлович в который раз подивился проницательности своей милой жены. Всю историю она знала с его слов. Настю в глаза не видела, а вот подишь ты, как верно почувствовала! Ведь девушка и впрямь была на грани нервного срыва, когда Петрусенко ее впервые увидел. Он вспомнил напряженную, как струна, фигуру «молодого хозяина», глаза, в которых пряталось отчаяние… То, что Анастасия смогла выговориться, открыться ему, возможно, спасло ее от какого-то губительного поступка: полгода странной жизни, на которую она обрекла себя, полгода страшной тайны, которую хранила, исчерпали ее силы. Он вселил в нее надежду на достойный выход, хотя девушка и не представляла, что же это может быть. Просто доверилась. А вот теперь, возможно, окажется, что тот, кого она любит, — убийца!..

Мысли Петрусенко вновь вернулись к Журину.

— Знаешь, Люся, я вот все думал: если Константин убил Андрея Каретникова, то как кстати попал под колеса Иван Афанасьевич! Живого попробуй, обвини в убийстве! Он ведь и опровергнет легко. А мертвый бессловесен… Res est magna tacere! Великое дело — молчание…

— Что ты, Викеша, хочешь сказать? Неужели…

— Да, дорогая, опять совпадение. Да еще такое удобное!

— Но разве это возможно? Ведь виновные, ты рассказывал, уже схвачены и наказаны…

— В том-то и дело… Я в Саратове читал протоколы допросов двух убийц. Один был сильно пьян и ничего не помнил. Второй — потрезвее, потолковее… В общем, есть там неясные места. Сомнительные. И знаешь, что я сделал?

— Что?

Петрусенко сделал паузу, поддразнивая жену. А она теребила его рукав, заглядывая в глаза. Наконец он засмеялся, смилостивился.

— Я просил отправить этапом сюда этого второго, Чистякова, из Казанской тюрьмы, где он отбывает наказание. Сегодня сообщили — Чистяков прибыл. Завтра буду сам его допрашивать.

Район этот назывался «Холодная гора», а улица — Тюремная. Много раз бывал здесь Петрусенко — такова служба, — а все равно всегда настроение портилось. Даже в такой чудный весенний день. И хотя рядом тянулись домики Холодногорского поселка, но губернская тюрьма, охватывая большую территорию, опоясавшись мрачной каменной стеной, довлела над всем.

Разглядывание через зарешеченные окошки, щелканье засовов, внимательные глаза жандармов, «все в порядке, ваше благородие, извините, проходите…» — процедура, хорошо знакомая Викентию Павловичу. Через тюремный двор, мимо серых одноэтажных корпусов прачечной, мастерских, больницы он прошел к основному тюремному зданию. С начальником тюрьмы была договоренность: Чистякова приведут не в комнату для допросов, а в кабинет одного из старших офицеров. Даже подадут чай. Викентию Павловичу хотелось, чтобы осужденный почувствовал себя спокойно, расслабился, чтобы беседа шла простодушно и доверительно.

Еще до отъезда из Саратова Петрусенко просмотрел протоколы допросов двух убийц Каретникова. На первый взгляд, дело выглядело довольно просто. Два приятеля — бондарь Чистяков и скорняк Сабанеев выпивали в трактире на Стрелецком переулке. Переулок этот прямиком выходит на площадь перед отелем «Палас». Чистяков и Сабанеев были уже хорошо навеселе, когда в трактир вошел «ванька» Машков, оставив свой пароконный экипаж у входа. Мастерская по выделке меха и кожи, где работал Сабанеев, находилась при городских извозных конюшнях, и тот хорошо знал всех кучеров, Машкова в том числе. Он замахал знакомому руками, громко зовя за стол, но Машков побрезговал пьяными, сел за другой. Сабанеев обиделся, стал жаловаться Чистякову на то, что Машков зазнайка, мало с кем дружит, сильно гордится своими породистыми рысаками и красивой коляской.