Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое

Сколько же времени убийца подстерегал Зара, выжидая удобного момента? Возможно, что у него был сообщник среди участников пикника. Логичнее всего искать сообщника, следившего за Заром, в группе людей, купавшихся вместе с директором; он дал знать убийце, что Зар отделился от остальных. Конечно, убийца мог бы обойтись и без сообщника. У таких хватает терпения, когда они готовятся к решающему шагу.

Решено: допрошу еще раз с величайшей придирчивостью всех, кто купался вместе с Заром. Не отходил ли кто-нибудь из них хоть на мгновение в сторону? Правда, Бредис установил, что они держались вместе, но ведь и Бредис не был непогрешимым, где-то и он мог вести допрос поверхностно.

Лапсинь терпеливо ждал.

— Пошли дальше!

— Слушаюсь, — весело отозвался Лапсинь.

Мы направились к площадке, откуда группа участников пикника в тот вечер любовалась закатом. Сегодняшняя жара должна была кончиться грозой, в небе сгущались облака, в природе — необычная тишина. Даже птицы не пели. Над Пиекунскими скалами опять парил одинокий ястреб, у него, наверно, гнездо поблизости, а здесь его охотничий участок.

Все-таки я бы солгал, утверждая, что поиски следов преступника увлекают меня меньше, чем прогулки с Айей.

— Лапсинь, я спрашиваю это не из пошлого любопытства: у вас есть девушка, которая нравится вам больше других?

— Да.

— И она не ревнует вас к вашей работе? Не упрекает за то, что вы не проводите все время на скамеечке у ее ног?

— Что вы?! Моя Агия сама работает. Но... Конечно же, она боится и сердится, если я надолго пропадаю и не даю о себе знать.

Мы обошли место, где любовались закатом участники пикника.

На обратном пути в Калниене я опять задумался об Айе: она говорит, что у меня отвратительная работа. Интересно, что бы получилось, если бы никто не пожелал ею заниматься. Вместе с тем я должен был признаться, что моя работа мне нравилась.

Если бы Айя только беспокоилась за меня и боялась, что я рискую жизнью. Если бы только это! Но ведь не только. Ей казалось, что я становлюсь скептиком, циником. И даже сухарем. Откуда она это взяла?

Я принялся анализировать показания мужчин, купавшихся двадцать шестого июня с Заром. Это были: заместитель председателя исполкома Букбардис; директор универмага Цинтинь; начальник конторы связи Нагла; главный инженер фруктово-консервной фабрики Сауле; председатель комитета народного контроля Спрогис; главный бухгалтер фабрики Вецвагар; литсотрудник районной газеты Брексис. В списке фигурировал также Зар, поскольку все, о чем он разговаривал с каждым из этих людей незадолго до гибели, было запротоколировано.

Инженер Сауле и бухгалтер Вецвагар, судя по протоколу, показали, что Зар, услышав неприятные новости, помрачнел, хотя и старался скрыть это. Очевидно, покойный был хорошим актером — из остальных мужчин никто не заметил перемен в его настроении. Под каким предлогом Зар оставил их и удалился? Сказал, что вернется к месту привала, чтобы подготовиться к отъезду. Хотя никто не мог в толк взять, что там готовиться? Как раз в эту минуту начальник узла связи Нагла рассказывал смешную историю и привлек к себе всеобщее внимание; когда Зар уходил, никто не предчувствовал беды.

Трудно было вообразить, на кого из этих людей могло бы пасть подозрение. Насколько известно, все они были в дружеских отношениях с Заром и были искренне огорчены его смертью. И все же необходимо допросить их вторично.

В первую очередь я вызвал Сауле и Вецвагара. Ничего нового, отличающегося от прежних показаний, они мне не сказали. Усилилось лишь впечатление, что в финансовых делах фабрики до назначения Зара директором были непорядки.

Отпустив их, я задумался: или я безнадежный профан по части психологии, или же внешность и поведение этих людей действительно не позволяют предположить, что они способны на преступление... Низенький, очкастый и большеглазый главбух, педантично пытавшийся вспомнить каждое слово, которое он в тот день сказал Зару или услышал от него, явно расстроенный тем, что не может помочь мне своими показаниями, еще больше тем, что не сумел двадцать шестого июля сообщить директору плохие известия в более мягкой форме? Главбух скорее напоминал опечаленного, испуганного кролика, чем закоренелого преступника. Он показался мне сентиментальным, вопреки ходячему мнению, что бухгалтеры черствые люди: при упоминании о трагической гибели директора у Вецвагара подозрительно запотевали стекла очков, причем я мог поклясться, что он не только не разыгрывал сожаление, а скорее наоборот, вовсю старался скрыть его от меня.