Р Зиммерман - В смертельном трансе. Роман

Голова трещала от тревоги, тревога, как пот, текла из всех пор, и я вскочил, кинулся к двери, опять стал пинать ее и кричать:

— Мэдди!!

Ответа не было, конечно же. Только звякнула дверная ручка — упала на пол, потому что мне удалось ее отодрать. Замечательно. Что теперь?

Наступили серые сумерки — последний дневной свет. Я повернулся, посмотрел на дальнее окно — с которым Мэдди меня провела. А вдруг выйдет, подумал я, подбежал к окну, ударом кулака открыл щеколду, рывком поднял раму. Если вы не можете пойти обычным путем, найдите другой — я отодвинулся и ударил ногой по оконной сетке. Рама с сеткой вылетела, грациозно спланировала и упала на землю футах в пятидесяти внизу. Я высунулся из окна, насколько возможно: эта стена была ровная, отвесная, обшитая фасонной доской.

Тогда я отчаянно кинулся к другому окну, мансардному, — продавливая матрасы, перелезая через ящики. На окне была тонкая занавеска, старая и драная. Я ее содрал, врезал кулаком по щеколде и поднял стекло. Снова вышиб ногой раму с сеткой. Выглянул и увидел нижний край крыши, футах в трех под окном, и под ним могучий медный желоб водостока.

Я уцепился за оконную раму, высунулся и огляделся. Рядом была пристройка для шахты лифта — она наполовину уходила в крышу, другая половина торчала снаружи. Между ней и выступом моего слухового окна был небольшой проем, фута в два — достаточно широкий, чтобы в него пролезть, и достаточно узкий, чтобы в нем удержаться.

До земли ох как далеко, подумал я, но выбора-то нет. Вцепился в оконную раму, высунул наружу левую ногу и надавил на желоб. Он скрипнул и застонал. Держась за раму, я перенес вес на левую ногу, установил, что желоб держит, и медленно, осторожно опустил туда правую ногу. Взглянул через плечо вниз, на землю. Упаду отсюда — я покойник.

Держась обеими руками за раму, стал потихоньку продвигаться. Одолел еще фут, втиснулся в проем между лифтом и окном. Поворачивать назад нельзя, это было ясно, так что я оторвался от рамы, прижался к стене лифтовой шахты и полез вверх, отчаянно цепляясь за доски и планки. Кое-как продвигался. Очень медленно. Затем перевел дыхание, наддал и остаток пути проделал быстро. Через считанные секунды прополз мимо медного позеленевшего купола над шахтой лифта и дальше — на верхнюю часть крыши. Откос там был куда менее крутой.

Снова остановился, приподнялся, чтобы осмотреться. На верху медного купола торчало здоровенное копье громоотвода; справа от меня был огромный выход вентиляции. Подальше — дымовая труба красного кирпича. В той части дома, что пониже. А вот и другая труба, очень большая, — там, где крыша поднимается над основной частью дома. Все верно, подумал я. Там, под этой частью крыши, — зал на чердаке, где Мэдди вводила меня в транс, и купол Тиффани.

Я прополз на самую верхушку крыши, оседлал конек, чуть посидел и осмелился распрямиться. Теперь я стоял над вершинами деревьев; дул ветер — свежий, но не слишком сильный. Обзор был невероятный. Озеро уходило в темноту, как в бесконечность, — пресноводное море колыхалось и дышало, и вдалеке плыл танкер или сухогруз, опоясанный огнями, словно огромный прогулочный катер. Позади меня горизонт прочерчивала длинная полоса белого света. Мост Макинак? Да, наверно. А что впереди? Городок Петоски. Точно. Что-то мелькнуло наверху, я взглянул туда и увидел желтые и красные вспышки, зигзаги, полосы — они пульсировали надо мной, загорались и исчезали. Северное сияние плясало там, в небесах, пока мы, несчастные слизняки, сражались здесь, внизу.

Но медлить было нельзя, и я вздохнул и подумал: что теперь, куда двигаться? Как спускаться с этой крыши? Есть ли здесь стационарная лестница или лаз для ремонтников или трубочистов? Ничего такого не было видно, по крайней мере поблизости, и я повернулся и двинулся по коньку огромного дома, расставив руки, словно шел по канату.

Слева, от берега, послышался шум мотора, показались лодочные огни. Приличных размеров прогулочный катер, скоростное судно, которому по плечу озеро Мичиган. Господи, подумал я, пусть это будут Альфред и Соланж. Может быть, они передумали и решили вернуться сюда на ночь. Я заторопился вперед, к главной части дома — крыша там расходилась на две стороны, как перекладина буквы «т», и поднималась еще футов на двенадцать. Я встал на четвереньки и без страха полез вверх, мимо светового окна над куполом Тиффани, к большой печной трубе, высокой кирпичной штуке, торчащей на самом верху. Ухватился за трубу — она была выше меня на добрых два фута — и вытянулся во весь рост. Одежда зашелестела на ветру, и на мгновение меня охватило невероятное чувство силы и превосходства.