Елена Михалкова - Нет кузнечика в траве

«Мама! Заткнись!»

Отец молча поднимается, идет в ванную, и оттуда доносится звук льющейся воды. Мама поднимает палец к потолку с таким видом, словно только что одержала сокрушительную победу. Она настояла на своем, и ей ничего за это не будет!

— Олька, у тебя чай остынет. Кстати, есть вчерашняя шарлотка, хочешь?

Отец возвращается. Взгляд его рыскает по комнате, он очень пьян и у него чешутся кулаки, но он почему-то не воспользовался поводом, который дала ему мама. Чего он ждет? Пока Оля пытается осмыслить все это, взгляд останавливается на ней.

— А ты, доча, чем сегодня занималась? Опять со своим уродом по чердакам терлась? — со скабрезной ухмылкой спрашивает отец.

— Коля!

— Закрой рот. Она тебе, того гляди, принесет в подоле, а ты ни ухом ни рылом. Так чего, Лелька? Приведешь к нам женишка познакомиться?

— Вы вроде знакомы, — говорит Оля. — Не, пап, я за Димку замуж не собираюсь.

— А за кого собираешься?

Он прищуривается, и девочка нутром чувствует, на каком тонком канате она балансирует.

Секундная пауза. То же чутье, которое нашептывает об опасности, подсказывает неожиданный ответ:

— Женька Грицевец за мной ухаживает. Цветы вчера дарил, я как раз маме рассказывала.

Это вранье она выдает с простодушным лицом, жалея о том, что не может смущенно покраснеть. Мама подтверждает ее слова торопливым кивком.

— И где они? Цветы эти? Что-то я их не видел.

— На кладбище отнесла, Мане. Подумала, что так будет правильно.

Ее удар необдуманный, но от этого он не становится менее точным. Отец застывает над тарелкой. Желваки играют на его лице, однако он не произносит ни слова. Оля плохо понимает, что с ним происходит, лишь видит, что ей каким-то образом удается оттягивать его вспышку.

Как наивны были они с Димкой, придумывая и воплощая свой план! Чудовище нельзя победить. Его нельзя стреножить и надеяться, что в другой раз оно укротит свою ярость из одного лишь опасения перед гнилыми веревками. От отца исходят флюиды такой неукротимой злобы, такой свирепой откровенной жажды , что ей становится страшно до дрожи.

«Допивай свой чай и уводи мать. Давай! Еще не поздно!»

— Грицевец, значит. — Лицо отца, склоненное над тарелкой, набухает, наливается багровым. — Женька, значит. Цветы тебе носит…

— Коля, а вот шарлотка! Попробуешь?

Оля вздрагивает второй раз и с ужасом смотрит на мать. Зачем она перебивает его? Господи, неужели он выбил из нее все мозги?

Мама с куском пирога на блюде застывает посреди кухни и лучится такой глуповатой радостью, что даже Оля от души врезала бы ей, лишь бы она заткнулась. Лишь бы не лезла со своей идиотской шарлоткой! Лишь бы научилась за два года умению, доступному даже дебилу, — молчать, когда отец говорит!

— Я вообще-то его отваживаю! — громко перебивает Оля. — Мам, давай сюда твою шарлотку.

— Отваживаешь? Это как?

Опасный луч его внимания, только что кольнувший маму, теперь снова прочно остановился на девочке.

— Посылаю его!

— Посылаешь?

— Ага. Чтоб не приставал.

Оля дерзко улыбается. На какую-то секунду они с папой оказываются на одной стороне: веселые, бесстрашные, противостоящие всем грицевцам этого поселка и мира. Мама беспомощно переводит взгляд с одной на другого, пораженная этим внезапным единением. Сходство девочки и отца, обычно не бросающееся в глаза, становится очевидным, словно с Николая Белкина сняли уменьшенную копию.

— Прямо на хер посылаешь? — веселится отец.

— Коля!

— Хуже, пап. — Оле все-таки удается покраснеть. Ей так страшно, что щеки сами вспыхивают, словно облитые горячим чаем. — Только он вроде не жалуется…

Она ухмыляется во весь рот. Она бы подмигнула отцу, если бы не боялась, что у нее начнется нервный тик.

— Не жалуется, говоришь… — Он посмеивается, качает головой. — Ну ты молодец у меня! Взяла этого козла за яйца!

— Коля!

— Брось, мать. Это правда.

Девочка знает, что выдыхать еще рано. Но ей удалось неведомым образом отвести две страшных вспышки, спрятать их с мамой под невидимой накидкой из пустого трепа, который отчего-то так важен отцу. Ах да! Он же, кажется, занял деньги у старшего Грицевца!

Ей приоткрывается истинный смысл их разговора. Оля торопливо придумывает сразу две истории, выставляющие сына кредитора в позорном свете, и готовится изложить их одну за другой.

Вот он, тот волшебный пластырь, который можно приклеить на созревший гнойник! Пока она болтает о Женьке, отец не отвлекается на маму.