Дик & Феликс Фрэнсис - Ноздря в ноздрю

Каролина очень радовалась тому, что сможет вы­ступить в Чикаго, и мы говорили о ее работе и осо­бенно о ее музыке.

— Играя, я чувствую, что живу. Я существую только в моей голове, и я знаю, это звучит глупо, но мои руки, когда они соприкасаются со смычком и струнами, каким-то образом отделяются от моего тела. У них появляется собственный мозг, и они жи­вут сами по себе.

Я смотрел на нее, слушал, не желая прервать.

— Даже если передо мной новое произведение, которое я никогда не исполняла, мне не нужно соз­нательно говорить пальцам, что делать. Я просто смотрю на ноты на бумаге, а пальцы все делают са­ми. Я же могу почувствовать результат. Это пре­красно.

— Ты слышишь, что играешь, со всеми этими инструментами, которые гремят вокруг? — спро­сил я.

— Да. Но скорее чувствую звук, который создаю. Я чувствую, как он вибрирует в костях. А если я сильнее надавливаю подбородком на альт, то музыка начинает заполнять всю голову. Если на то пошло, я должна следить за тем, чтобы не надавливать очень сильно, а не то перестаю слышать оркестр. Играть в большом оркестре — это замечательно. Чего я не могу сказать об этих чертовых людях.

— Каких людях? — спросил я.

— Других оркестрантах. Они могут быть такими коварными, такими воображалами. Мы должны дер­жаться одной командой, но в оркестре так много со­перничества. Каждый пытается доказать, что он луч­ше других, особенно в своей секции. Все скрипачи хотят стать ведущей скрипкой, а большинство дру­гих музыкантов злятся из-за того, что ведущую пар­тию исполняет скрипач. Это прямо-таки чертова школьная площадка для игр. Есть задиры и козлы отпущения. Некоторые оркестранты со стажем тер­петь не могут молодых музыкантов, получающих сольные партии. Они думают, что такие партии должны доставаться только им. Ты и представить себе не можешь, сколь яростно ненавидят такого со­листа. Однажды я даже видела, как оркестрант, ко­торый проработал у нас много лет, пытался повре­дить инструмент молодого солиста. Я очень наде­юсь, что никогда не стану такой.

— Шеф-повара тоже на многое способны, зна­ешь ли. — Едва эти слова сорвались с моих губ, как я подумал: а вдруг именно зависть к моим успехам привела к тому, что в соус насыпали эту злосчаст­ную раздробленную фасоль?

— Но я готова спорить, что тебе никогда не при­ходилось одновременно сразу работать с восьмьюде­сятью поварами, причем каждый старался показать, что он лучше тех, кто трудится рядом, и при этом все готовили одно блюдо.

— Пожалуй, не приходилось, — кивнул я, — но иной раз такое ощущение возникало.

Каролина улыбнулась.

— Только пойми меня правильно. Мне очень нравится быть частью действительно высокопро­фессионального оркестра. Мы можем слиться в еди­ное целое. И эффект получается фантастический. К примеру, в увертюре Чайковского «1812 год» со всеми этими орудийными залпами в королевском «Альберт-Холле», когда семь тысяч людей замирают как завороженные. — Она рассмеялась. — Лучше ор­газма.

Я не знал, как на это ответить. «Практика, — по­думал я. — Мне нужно больше практики».

— Подожди, и мы поглядим.

— Это обещание?

— Абсолютно. — Я перегнулся через столик и погладил ей руку.

Мы доели все, что оставалось на тарелках, в удовлетворенном молчании, возможно, не хотели разрушать возникшее единение душ. Подошел офи­циант, забрал пустые тарелки. Мы заказали кофе, и я разлил по стаканам остатки «Кьянти». Ни один из нас не показывал вида, что ему не терпится вернуть­ся в ее квартиру и посмотреть, не разойдется ли мое обещание с делом. На самом же деле мыслями я уже перенесся в спальню Каролины.

— А что вы играете в Чикаго? — спросил я, по­давляя отчаянное желание выскочить из-за стола.

Она просияла.

— В основном Элгара. Первую симфонию и «Ва­риации», которые я люблю. В программе также Сибелиус. Если точно, его Четвертая симфония, но мне она не очень нравится. Я нахожу ее тяжелова­той. Очень мрачной.

— А кто выбирает репертуар? — спросил я.

— Думаю, директора и дирижер. Точно не знаю. Наверное, и американцы могут что-то предложить. Полагаю, Элгар воспринимается там как квинтэс­сенция английской музыки. И, разумеется, скоро годовщина его дня рождения [34] Английский композитор Эдуард Элгар родился 2 июня 1857 г. .

Разумеется, подумал я.

— Сибелиус, конечно, не англичанин.

— Нет, думаю, финн, но уверенности у меня нет. Американцам его музыка нравится. Наверное, пото­му, что связана с тяготами жизни в бревенчатых из­бах. — Каролина рассмеялась. — Для меня слишком мрачно и тягуче.