Елена Михалкова: Дудочка крысолова

– Я хочу остаться с тобой.

Она сказала это с такой безыскусной простотой, с такой искренностью, что он поверил ей – против своей воли. Потому что все его существо сопротивлялось, кричало о лжи, о притворстве, о том, что его в очередной раз обманут и оставят униженным. Но взгляд серых глаз, с безнадежной тоской обращенных к нему, не лгал. И губы ее не лгали, когда она говорила, что хочет остаться с ним… Крысолов вдруг ощутил, что во рту пересохло. Да и в голове у него словно пересохло – не осталось ни одной мысли, ни одного здравого соображения, за которое он мог бы зацепиться и спастись от ее голоса, от ее глаз. Он опустился на траву.

– Но… почему?!

Лизетта правильно поняла его. «Почему я?!» – вот что он пытался и не мог осознать.

– Я не знаю, – прошептала она.

Она опустила голову так низко, что волосы упали с двух сторон, почти закрыв лицо. Протянув руку, он осторожно убрал одну золотистую вьющуюся прядь, затем вторую… Лизетта закрыла лицо руками, и Крысолов осторожно развел их в стороны.

Глаза у нее оказались зажмуренными, и он почувствовал, что ее ладонь дрожит в его руке. Она его боялась! Эта мысль ошеломила Крысолова. Она, бесстрашно оставшаяся утром дожидаться его пробуждения, а затем выкрикивавшая такие слова, которые могли заставить его убить ее, теперь боялась и стыдилась его. Все это время он был в ее власти, хотя она о том не догадывалась, – теперь же все изменилось.

С нежностью, которой он сам в себе не подозревал, все еще не в силах поверить окончательно, Крысолов приподнял ее лицо за подбородок и позвал:

– Лизетта!

Она замотала головой, по-прежнему зажмурившись.

– Лизетта… Посмотри на меня, прошу тебя.

Очень осторожно, словно боясь увидеть что-то страшное, она приоткрыла глаза. Вихарт вгляделся в них.

– Ты пойдешь со мной? – Голос у него сел, и вопрос вышел почти грубым. – Лизетта, ты правда хочешь?..

Радость, озарившая ее черты прежде, чем он успел повторить вопрос, сделала все слова лишними. Но она все же успела быстро сказать что-то о том, что сейчас же… сразу же… и знает тропу, которой никто не ходит… до того, как он прижался губами к ее теплым губам, соленым на вкус. Эта соль словно разъела все страхи, в которых он существовал раньше – до того как встретил эту женщину, и все, что осталось, – это страх, что их поймают и он ее лишится. Больше он ничего не боялся.

Когда солнце задело нижним краем еловые макушки, они вышли на тропу, которая должна была вывести их через перевал. На плече у Вихарта сидел Ушастый, щекоча его хвостом. Ветер, кружившийся вокруг гор, принес с собой холод снегов, и Крысолов поправил на женщине накидку из козьего пуха.

– Эту дорогу мне показывал отец, – сказала Лизетта, держа его за руку. Ладонь ее была теплой. – Говорил, что о ней мало кто знает. Здесь много медведей… люди боятся ходить сюда. Ты боишься медведей?

Он покачал головой, улыбнувшись.

– А рысей? – Она снова заглядывала ему в глаза, страшась услышать, что он боится рысей, и они повернут обратно.

– Нет. Ни рысей, ни медведей, ни волков. У нас с тобой есть страшный крысоволк. – И указал на Ушастого.

Лизетта рассмеялась. Он обнял ее, и так, обнявшись, они вошли под своды леса, шелестящего на ветру.

Пять дней спустя в местечке Кронинг, что находится за горами, отделяющими Хамельн от соседей, появились уставшие мужчина с женщиной весьма странного вида: мужчина – с огромным мешком за спиной, женщина – в потрепанной одежде. Они купили еды на первом же подворье и двинулись дальше. Видевшие их рассказывали потом, что мужчина играл на дудочке, женщина смеялась, а на плече у Дудочника сидела огромная крыса с горящими глазами. Их бы схватили, если бы не испугались – кто их знает, этих заклинателей крыс, чего от них ожидать! Лучше на всякий случай держаться подальше.

К тому же незнакомцы принесли денег жителям Кронинга – тем из них, кто продал этим двоим провизию. Набив мешок и наевшись до отвала, мужчина с женщиной оставили поселение, и больше их никогда не видели в тех краях.

Постепенно канули в прошлое и подробности их появления, и крыса на плече, и странная одежда, и даже то, что они заплатили Урсуле и Дагмару за еду втрое больше против обычной цены – а уж такое-то, понятное дело, забыть сложно!

Запомнилось только и по непонятной причине крепко-накрепко осело у всех в памяти, от стариков до мальчишек, самое неважное, что и значения-то никакого не имело, и вообще не заслуживало даже того, чтобы об этом упоминать.