Игорь Христофоров - Работорговец (Русские рабыни - 1)

-- А как ты меня вычислил? -- все-таки не сдержалась она.

-- По запаху, -- вспомнил Мезенцев едкую вонь жженой пластмассы.

-- Как собака, -- грубо, с вызовом произнесла Ольга.

-- Стараюсь, -- ответил он.

Больше они не разговаривали. Ольга матюгала его мысленно. Он так же мысленно на эти матюги не отвечал.

На площадке, уже у двери квартиры с искомым номером, Ольга первой прервала соревнование по молчанке:

-- Не звони, все равно не откроют.

-- Мне откроют, -- властно сказал Мезенцев. -- Я -- милиционер.

-- Тем более не откроют. Сейчас бандюг, переодетых ментами, больше, чем самих ментов.

-- Ну, ты не преувеличивай!

Ему трудно было разговаривать с девушкой, к которой он еще с посадки в машину, когда он увидел ее лицо и когда, несмотря на все вопросы, так и не узнал, отчего оно такое изодранное, испытывал лишь жалость. И если бы не ее манерная грубость, он бы, может, и наручники отстегнул.

-- Не дави! -- опять упрямо потребовала Ольга. -- Он сразу врубится, что застукали. Ты знаешь хоть, к кому пришли?

-- К кому?

-- К бывшему энкавэдэшнику. Он в свое время, еще до войны, по приговору "тройки" расстреливал, потом зоны охранял. Садист еще тот...

Мезенцев все-таки позвонил. Глазок в двери Ольга тут же прикрыла пальцем свободной руки. Черная дерматиновая обивка молчала и почему-то напоминала креп на гробе. Никто не открывал, хотя еще с улицы по освещенным окнам на нужном, пятом, этаже Мезенцев определил, что в квартире кто-то есть.

После новой серии звонков, закончившихся так же безрезультатно, Мезенцев повернулся к двери соседней квартиры и нажал уже на их кнопку. Открыл огромный хмурый мужик в серой застиранной майке и спортивном трико с вытянутыми коленками.

-- С... сосед? -- сыто отрыгнул он. -- А хрен его знает! Он -ветеран. Может, заболел, может, погулять вышел.

-- Я -- старший лейтенант милиции, -- развернул Мезенцев свое новенькое хрустящее удостоверение и одним этим сделал мужика еще хмурее. -Мне необходимо проникнуть в квартиру вашего соседа...

-- А я-то при чем? -- вскинул кустистые брови мужик. -- Дверь, что ли, сломать?

Этот мог плечом высадить и бронированную. Но стоило ли это делать? Девчушка с ободранным лицом могла и обмануть Мезенцева, и придумать этот трюк, чтобы только затянуть ее доставку в отделение, в хребтовский "аквариум".

-- У вас, кажется, балкон с ним общий. Только перегородка... -попытался Мезенцев вспомнить то, что заметил снизу, с улицы.

-- Ты чо, сквозь стены видишь? -- опять отрыгнув, удивился мужик.

-- Он убьет ее, -- тихо произнесла, как простонала, рядом Ольга.

-- Пропусти! -- шагнул Мезенцев на мужика, и тот отскочил в сторону с такой легкостью, словно весил не двести кило, а всего пятьдесят.

Обод наручников больно придавил кисть, и Мезенцев сразу полез за ключом. Освободил свое запястье, защелкнул еще теплое кольцо на медной ручке двери в зале и с какой-то резкой, Ольгиной яростью приказал ей:

-- Рыпнешься -- пристрелю за попытку побега!

Она ничего не ответила. Этой грубостью милиционер напомнил ей охранника, и она подумала, что, может, он парень и ничего, а то, что в менты пошел, мало ли...

У мужика Мезенцев ничего больше не спрашивал. Сбросил куртку, кепку, достал из притороченной под мышкой кобуры "макаров", снял его с предохранителя и по-хозяйски уверенно пошел к балконной двери.

14

От первого выстрела во рту стало сухо-пресухо. Мезенцев вжался в простенок между перегородкой и балконной дверью и углом глаза поймал появившийся на стекле ровный, словно лобзиком вырезанный, кружочек. А ведь он всего-то успел бросить секундный взгляд сквозь окно внутрь квартиры. В большой комнате, явно -- зале, стояли двое мужчин -- маленький, сухонький старичок и крепыш лет двадцати в коричневой кожаной куртке -- и сидела в кресле девушка. Но сидела как-то странно, сведя руки за спину, и лицо у нее было какое-то уродливое.

Будь еще одна свободная секунда, он бы разглядел все подробнее, но старичок, стоящий к нему лицом метрах в пяти, как-то слишком резко вскинул правую руку, и что-то подсознательное, навеки вдолбленное в башку еще в морпехе отшвырнуло его к простенку. Скорее всего, это был не страх, но во рту после первого выстрела все равно стало суше, чем в пустыне.

Левой, свободной рукой Мезенцев махнул снизу вверх над холодной блестящей поверхностью стекла, и вторая пуля, пробив такую же красивую дырочку, со свистом ушла к черным деревьям парка на той стороне улицы. "Если пуля просвистела, значит, не твоя. Свою никогда не услышишь", -вспомнил он наблюдение комбата, не одну такую песню пули прослушавшего в Афганистане. Это он начинал пить "чисто символически", а заканчивал... Может, оттого, чтоб не слышать свиста пуль, который все еще звенит в ушах.