Всеволод Иванов - Голубые пески

Казак выше лошади. В голубых его глазах слезы и это еще больше злит атамана.

- Так точно, господин полковник, есть...

Женщина, лежавшая рядом с казаком, Фиоза Семеновна. Возможно, что, увидев ее, - подумал так о казаке атаман Трубычев.

- Из Лебяжьего?

- Так точно, господин полковник.

- Фамилья?

- Егор Заливин.

- Иди. Я ж говорил - не сметь шляться к беженцам. На два часа под ружье. Доложи.

- Слушаю, господин полковник.

Атаман причембыривает коня к телеге. Фиоза Семеновна садится рядом, у ней такое же, как и раньше, широкое тело, и еще не осел внутрь мутный зрачок. Атаман плетью сшибает с краг шерсть кошмы.

- Кирилл Михеич здесь?

- Он кизек в степи собирает, Артемий Иваныч. А этот, был что, из Заливиных... Лебяжинских, помните? Вы его больно-то не наказывайте...

- Постоит. После всегда веселее становится.

- Самовар согреть, Артемий Иваныч?

Атаман вдруг вспоминает, как однажды в Павлодаре он играл в карты с Запусом. Для кого вошла тогда в пимокатную Олимпиада? Он со злостью смотрит на загоревшие, вялые щеки (они теперь, как осенние листья) Фиозы Семеновны.

- Муж-то с тобой спит?

- Он теперь, Артемий Иваныч, в религию пошел. День и ночь молится.

- Спит что ль?

- Когда спит. Я его еле уговорила из Павлодара ехать, красные-то на него злы - урезали бы. В городе-то одни стены остались.

- Не к чему ехать. Сидели бы, зарежут - пусть.

- Все едут.

- Все?..

Атаман Трубычев оглядывает мягкое лоснящееся тело Фиозы Семеновны. Он устал от монгольских женщин - ими густо наполнены юрты подле лагеря, они пестры и раскрашены. Ламы в желтых халатах, китайские офицеры с золотыми драконами на погонах, мохнато-скулые казаки - все они ходят к женщинам курить опий и пить густой, приправленный салом, монгольский чай. Стада овец и коней твердо бьют копытами желтую землю, кочуя к западу. Стада пахнут кислыми осенними травами. Такие же запахи у женщин в юртах. Атамана злит, что отряды, бежавшие от большевиков, приобретают эти запахи. Как только люди наполняются до изнеможения кисловато-тягучими запахами созревших стеблей, - они бегут песками на ленивый запад, к Индии.

Войлок юрт от обильнейших ласк промаслился человечьим потом. Юрты темны и широки - как толстые женщины. Атаману приятно лежать под телегой, - она пахнет дегтем поселков.

Атаман сказал:

- Ты ко мне в палатку приди.

Фиоза Семеновна не спросила зачем, а только - когда.

Чокан Балиханов, хан, потомок Чингиса, ранее инженер в Петербурге, собрал беев - старейшин - и об'яснил им о национальном возрождении Монголии. - "Генералы - друзья киргиз и монголов, - говорил он; - спасенная Россия не забудет своих союзников, в огне познается дружба". Священники, ламы и муллы служили затем молебны о победе над красными. Вечером Чокан угощал беев и русских офицеров кониной. Тогда же, в своей палатке, атаман положил на кошмы, пахнущее поселками, огромное тело Фиозы Семеновны.

VII.

В ночь, когда беи ели конину и пили кумыс, когда женщины едва успевали приносить темные жесткие (на ощупь) турсуки, - Чокан Балиханов пришел звать - атамана Трубычева.

Фиоза Семеновна лежала у своих телег, где подле передка, у горки кизяка, на восток молился Кирилл Михеич. Восток черен и суров, как некая риза, закрывающая лицо; какие молитвы надо читать Кирилл Михеичу, дабы умилостивить и поднять ризы.

Чокан запнулся о сбрую.

- Вы спите, атаман?

Трубычев зажег лампу. Губы у него необычайно широкие, словно вышли из нутра. Френч длинен не в меру и один карман оторван. Натягивая сапоги на кривые ноги, он сказал:

- Я же совершенно твердо отказался, Чокан, от празднества. Мне тяжело повторять мои слова о наших задачах... Здесь в этих песках, может быть, необходим опий... слова мои не опий для моих людей, они ходят к монгольским проституткам в юрты.

- И довольно часто.

- У меня нет также веры, - что беи примут предложение хана... Хотя вы потомок хана...

Чокан распахнул халат. Бешмет у него был подпоясан дедовским серебряным поясом. Он стукнул бляхами и сказал спокойно:

- В степи я могу кричать, - не так как в столице. Мне смешно кричать вам... Я - хан!

Дым костров пахнет травой. Казаки, завернувшись в тулупы, видят родные сны. Атаман, ворочая саблей кизяк в костре, задумчиво спросил Чокана:

- А вы видите когда-нибудь во сне Петербург?

Чокан солгал:

- Вижу... Хотя не часто.

- Я Монголию во сне еще ни разу... Я и не знаю, как можно видеть во сне степь.

- Барон Унгерн прислал нам приглашение приехать на совещание... Там, в приглашении, он отметил важность исполняемой вами работы.