Мери Райнхарт - Дверь

Джозеф без сознания лежал на полу буфетной, из ужасной раны на голове текла кровь. Доктор Симондс потом обнаружил, что у него все тело в синяках. Он пришел в сознание только через два часа, но так и не мог дать описание нападавшего.

— Я ничего и никого не слышал, — рассказал он мне. — Я был на втором этаже. Собирался дождь, и надо было закрыть окна. Я закрыл и уже хотел спускаться по черной лестнице, когда почувствовал, что сзади кто-то есть. Следующее, что помню, мадам, это то, что я нахожусь внизу, у лестницы, и ползу в буфетную.

Рассказ подтверждали найденные служанками следы крови на ступеньках и целая лужица — перед ней на полу.

Однако доктор Симондс, когда пришел ко мне тем же вечером, не выказал большого доверия к этой истории с нападением.

— Конечно, он был ранен, — заявил доктор тем веселым уверенным тоном, каким врачи всегда успокаивают боязливых пациентов и нервных женщин. — Это же всем ясно! Мне пришлось наложить четыре шва! Но почему именно нападение? Почему бы Джозефу не зацепиться за что-нибудь своими резиновыми подошвами и не слететь по этой вашей лестнице? Там двадцать с лишним ступенек с металлической окантовкой, и каждая оставила на нем свою отметину.

— Он говорит, что почувствовал кого-то сзади.

— Именно. Он шагнул вниз и обернулся. И я не знаю, как он не свернул свою упрямую шею. Вообще чудо, что он уже ходит.

Но Джозеф стоял на своем. Кто-то ударил его сзади палкой или стулом. И как мы сейчас знаем, был прав. На него действительно покушались. И вполне вероятно, оставили в покое, когда посчитали, что он уже мертв.

Случилось так, что именно во время этого визита доктора Симондса я впервые узнала, что Говард, возможно, оставил второе завещание. Доктор наблюдал Говарда, когда тот лежал прошлым летом больной в «Империале», а сейчас выразил соболезнование.

— Конечно, это должно было произойти. И он знал. Не тот человек, чтобы обманываться. Инфаркт был очень нехорошим. Кстати, он тогда изменил завещание? Вы не знаете?

— Изменил? Ничего не знаю.

— Он собирался. Уолтер был к нему очень внимателен, у них установился мир. Даже забавно. Бедная мисс Гиттингс Уолтера ненавидела и, если б ее воля, близко бы его не подпустила.

— Надеюсь, он все-таки изменил завещание, — предположила я. — В конце концов, единственный сын…

— Может быть, изменил, а может — и нет. Я разговаривал с Уолтером. Он сказал, что если — да, то придется платить огромные налоги. Но точно он не знал. Хотя получил у меня письменное свидетельство, что его отец способен написать такой документ. Как это там: «Не находится под влиянием наркотических средств, не страдает умственной слабостью». — Он усмехнулся. — Умственная слабость! Если Говард Сомерс страдал слабоумием, то я готов так заболеть.

Но ранение Джозефа обеспокоило меня. Какие мотивы? Чего этим можно добиться? Должна сознаться, я опять подумала, что мы имеем дело с убийцей, который убивает только ради самого процесса.

В тот же день я купила Джозефу новый револьвер и переселила его в комнату для гостей на втором этаже. Перед тем, как он лег, мы с ним вместе обошли не только весь дом, но и гараж, и сарай. После этого, заперев дверь своей комнаты, я смогла провести спокойную, хотя и не очень приятную ночь.

Но опять не могла заснуть. Лежа в постели с карандашом и бумагой, я попыталась записать все, что мы знали об этом неизвестном. Записала, что он изобретателен и физически силен; не задумываясь, может лишить человека жизни; отлично знает мой дом, вплоть до вентиляционной шахты и слухового окошка в ней; он, возможно, такого же роста и телосложения, как Джим Блейк; собаки его знают; хотя после смерти Сары Гиттингс мы заменили замок парадной двери, он все еще имеет возможность — если, конечно, Джозеф говорит правду — входить в мой дом когда захочет; сила, которая им движет, хотя нам и не известная, уже успела убить и Сару, и Флоренс Гюнтер, и, возможно, Говарда и может затронуть еще Бог знает кого.

К этому времени я была уже достаточно взвинчена. Поэтому, когда услышала равномерный топот ног в холле, меня пробрала холодная дрожь. Но это был всего-навсего Джок, который беспокойно бегал по дому: зов весенней ночи будоражил его кровь, а закрытая и наглухо запертая дверь преграждала ему путь к собратьям.

На следующий день я прошлась по дому, выполняя обещание, данное Дику. Слуги, очевидно, решили, что трагедии последнего времени в некоторой степени лишили меня душевного равновесия, так как я поочередно исследовала все предметы округлой формы. Один или два дагерротипа в круглых рамках я буквально разобрала на части, но эти акты вандализма не привели ни к чему.