Анна Снокстра - Единственная дочь

И тут все проясняется и становится на свои места.

Я не Бек. Раньше у меня была собственная жизнь, собственная личность, и я могу вернуть ее себе.

Я должна позвать на помощь. Это рискованно. Если они услышат меня, тогда все кончено, но нужно попробовать. По крайней мере, я должна попытаться выжить. Я делаю глубокий вдох и медленно иду на кухню.

Мама стоит у раковины. Она вынула всю посуду из шкафов и вручную перемывает каждый предмет, до скрипа трет и так уже чистый фарфор.

Я двигаюсь спокойно и медленно, беру беспроводной телефон на полке. Телефон пищит, когда я поднимаю его с базы. Я вздрагиваю.

– Тебе нравится? – спрашивает мама.

– Что?

– Прическа?

– А. Да, очень.

– Хорошо. Я рада. Думаю, твоим братьям так больше нравится.

– Они уехали домой. Помнишь?

– Они обрадуются, когда увидят, как аккуратно я тебя постригла.

– Наверное.

Она не повернулась, чтобы взглянуть на меня. Она продолжает заниматься посудой, методично моя один предмет за другим.

– Хорошая идея позвонить Винсу, – говорит она. – Узнай, почему он задерживается.

Это угроза? Она пытается сказать мне, что раскусила меня, берет меня на понт? Я выхожу из кухни. Она так и не поворачивает голову в мою сторону, не замедляется и не ускоряется.

Я набираю номер полиции и подношу телефон к уху, готовлюсь шептать. Но гудков нет. Вместо этого я слышу тишину в другой комнате. Видимо, трубку второго телефона сняли. Он в родительской спальне. Я не раздумываю; не могу представить, что отец сидит на кровати и ждет меня.

Их дверь чуть приоткрыта, но внутри ничего не видно. Я вытягиваю руку, чтобы открыть дверь полностью, но не могу заставить себя сделать это. Мне слишком страшно. Сердце колотится как сумасшедшее, тело дрожит. Мои пальцы ощущают холодный металл дверной ручки. Я должна сделать это.

Когда передо мной предстает картина в спальне, рот сам собой раскрывается для крика. Но из горла не выходит ни звука. Белые простыни превратились в красные, они насквозь пропитаны кровью. Отец лежит в красной луже. Я понимаю, что это он, только по одежде. Он полусидит в кровати, обхватив руками обрез. Лицо и мозги размазаны по белой стене за ним. Рядом с ним пустая бутылка из-под виски. На подушке лежит коряво нацарапанная записка.

«Простите, я не мог больше притворяться».

На полу валяется телефон, соскочивший с рычага. Я замечаю окровавленный кусочек черепа на кремовом ковре рядом с моей ногой. Маме это очень не понравится; от него наверняка останется пятно.

У меня темнеет в глазах. Все кажется холодным. Я отворачиваюсь, прислоняюсь к стене. Мои мышцы слабеют, и я понимаю, что соскальзываю вниз по стене, но не могу ничего сделать. Я просто падаю. Слышу гулкий звук, когда ударяюсь головой о половицы, но ничего не чувствую. Я вижу перед собой мачеху – какой запомнила ее в тот вечер, когда сбежала. Лицо перекошено от злости, по виску бегут капли пота. Она кричит, и слюна брызжет во все стороны.

Она хотела, чтобы я отправилась в тюрьму. Она была счастлива, что я не буду частью ее новой семьи. Я не хотела толкать ее. Но неожиданно она оказалась у меня под ногами. Посудомоечная машина была открыта, и мачеха упала боком, задев торчащим животом самый угол. Раздался невыносимый треск. Она перекатилась на спину. В промежности на ее бежевых штанах для беременных растеклось красное пятно.

Я пытаюсь сосредоточиться на дыхании. Вдох, выдох. Не останавливаться. Вдох, выдох. Просто продолжать дышать, и все будет в порядке. Я смотрю вокруг, контуры становятся более отчетливыми. Голова начинает мерзнуть в том месте, где соприкасается с полом. Я чувствую запах лимонного чистящего средства для полов и дым; запах дыма усиливается. Передо мной по полу стелются молочные клубы дыма.

Я заставляю себя подняться, прогоняя только что увиденные образы. Просто фокусируюсь на дыхании. Вдох, выдох. Дым идет из постирочной комнаты. Я прижимаюсь к стене и, пошатываясь, продвигаюсь в сторону дверного проема. На звук стиральной машины, вращающей мой халат. Сначала я ничего не могу там разглядеть. Тонкие струйки дыма поднимаются из-под двери, соединяющейся с гаражом.

В тишине я слышу голос матери. Она говорит, потом умолкает и снова продолжает. Как будто в доме есть кто-то еще, но я не слышу другого голоса. Я со всей силы прикусываю губу. Боль пронзает меня, перебивая тошноту. Уставясь себе на ноги, я подхожу к отцу. Я не смотрю на его лицо; не раздумываю, не сомневаюсь. Я вырываю ружье у него из рук. И ощущаю теплую кровь у себя на ладони. Изо рта против воли вырывается рыдание, но я подавляю чувства и смотрю на ружье. Я никогда не держала в руках оружия. Один его край отпилен неровно; наверное, отец сам его сделал. На мгновение я представляю, как он в своем сером офисном костюме выпиливает обрез.