Виктория Угрюмова - Стеклянный ключ

— Не волнуйся, я работаю, — спокойно ответила она, и именно это спокойствие его отчего-то особенно раздражило.

— Возможно, — с нажимом произнес он. — Возможно. Но я этого не вижу.

Татьяна села напротив, подперла кулачком щеку:

— Сашенька! Ты просто чудо и очень много для меня делаешь. Я часто боюсь обидеть тебя или показаться тебе неблагодарной, но все-таки вынуждена сказать, что иногда ты меня удивляешь.

Александр вопросительно приподнял брови, почти не отрываясь от тарелки.

— Ты разумный человек, — ворковала Тото. — Ты огромный умница, и это я говорю не для того чтобы польстить тебе. Просто иначе я бы не выдержала рядом с тобой столько времени. Но порой я тебя слушаю и изумляюсь: ты вообще отдаешь себе отчет в том, что говоришь? Особенно зная меня столько лет, зная мой не самый мягкий характер. Ты ведь приблизительно можешь представить себе, как я отреагирую на такой текст. Но упрямо его твердишь.

— А в чем, собственно, дело?

— В том, что я стараюсь не обещать того, чего не могу сделать. Но если уж пообещала, то мне вовсе не нужен некий надсмотрщик, исправно следящий за каждым моим шагом. Я люблю работать, а не отчитываться. Это разные вещи. И еще — меня настораживает и пугает твой начальственный тон…

Она обошла стол, обняла его за плечи и заговорила тихо, на ухо, но при этом интонации у нее внезапно изменились, стали жесткими, а голос — чуть ли не скрипучим:

— …и вызывает досаду. Ты знаешь, чем это чревато, — я ведь не умею и не люблю чего-то бояться.

— Ласточка моя! Тебе уж и слова не скажи. Ты мне покажи, что ты сделала, и я успокоюсь. А пока я вижу только пяльца да шелковые платочки, я имею право интересоваться. Должен же кто-то руководить процессом.

Тут он перехватил взгляд своей возлюбленной: она разглядывала его будто впервые, с явным любопытством, склонив голову набок. Он спохватился, что переборщил, а реакция Татьяны может быть любой, непредсказуемой, хорошо, если просто скандал.

— Ладно, — он обнял ее за талию, притянул к себе. — Иди сюда. Не дуйся. Спасибо, суп отменный.

— На здоровье, — рассеянно ответила она.

— Сыграй лучше что-нибудь, — примирительно попросил он и ушел в комнату, не дожидаясь ее, прихватив с собой вазочку с десертом.

Она нечасто играла и пела, а он любил эти тихие вечера вдвоем, когда Тото делала это только для него. К сожалению, жизнь Говорова складывалась так, что себе он почти никогда не принадлежал. И ему частенько приходилось просить ее спеть для других — нужных и важных гостей, а потом стоять у пианино, купленного специально для нее, и сходить с ума от ревности, ловя украдкой взгляды, которые бросали на нее его деловые партнеры и приятели.

В последнее время дела у него шли все лучше, что автоматически означало, что дома он бывал все реже.

А Татьяна с минуту перебирала клавиши, будто ловила сбежавшую мелодию, и потом негромко запела под такты незнакомого Говорову вальса:

— Новая? — спросил он, когда она замолчала.

— Новехонькая! С иголочки, то есть — с клавишечки. Только что сама придумалась.

— Слушай, а может устроить тебе авторский вечер в каком-нибудь Доме учителя? Или в концертном зале? У тебя ведь наберется песенок на концерт?

— Да нет, не думаю.

Она никогда не видела его таким рассерженным; да что там рассерженным — в безудержном гневе. Андрей побелел от злости и слова ронял сквозь сжатые зубы, так что выходило шипение потревоженного питона Каа; и девушка вполне понимала в этот миг, что чувствовали несчастные, обреченные бандерлоги. И не помогали испытанные прежде способы. Сколько Марина ни пыталась запереться в ванной, заливаясь слезами; сколько ни держалась демонстративно за виски и ни наливала трясущимися руками корвалол в хрустальный стаканчик; сколько ни падала в «полуобморочном» состоянии в кресло — Трояновский был неумолим.