Виктория Угрюмова - Стеклянный ключ

— Я себя виноватым чувствовал, не знал, как ей сказать про Маришку. А теперь я могу поступать как хочу. Она ничуть не лучше. Но сначала я посмотрю ей в ее невинные глаза. Ах, какая цаца, непонятая своими предыдущими мужчинами! Так и немудрено. Я ее тоже понять не могу!

— Стоило такой монолог говорить, Гамлет! — внезапно прервал его Михаил, и Трояновский удивленно на него посмотрел, не ожидая, что друг настолько понимает, что происходит у него на душе. — Скажи проще — хочу видеть ее, стерву, мочи нет. А я тебе отвечу: если так хочется, то чего ты мне тут мозги компостируешь? Иди к ней. Иди.

— Думаешь, нужно?

— Ты без нее просто извелся. — И Мишка оттянул пальцами уголки глаз. — Сын самурая потерял лицо. Вечны лишь рожки да ножки.

— Язва ты, — смеясь, сказал Андрей.

— Давай, давай, катись!

— Я пошел?

Мишка замахал на него руками, как на назойливое привидение, и Трояновский, будто того и ждал, — исчез за дверью.

Через минуту в кабинет заглянула удивленная Лариса:

— Куда это он с такой скоростью? И с таким счастливым лицом? Что происходит в этом несчастном заведении?

— Наукой доказано, — важно пояснил Касатонов, — что несчастные в личной жизни особи не умеют добывать себе банан и кокос. Посему их надо железной рукой загнать к счастью, и тогда они снова станут продуктивны, прогрессивны и плодовиты.

— Особенно — последнее, — сказала скептически настроенная секретарша.

— Знаешь, — Бабченко подпер щеку пудовым кулачищем, — в голове не укладывается, плюс еще эти твои секреты. Тайны, понимаешь, Мадридского двора. Долго ли сдуреть?

— Секреты не мои, — механически поправил Варчук, — потому я вам их открыть не могу. Хотите — верьте на слово, не хотите — я пошел.

— Пошел он! — возмутился Павел. — Единственный человек, у которого мозги нормально варят и который хоть что-то в этой каше понимает, видите ли, пошел. Далеко, позвольте узнать?

Николай наконец притянул к себе давно предложенный стакан с неразбавленным виски (какой русский человек станет разбавлять драгоценную жидкость?) и осторожно пригубил. Чуждый светских условностей, Бабуин почитал «Джонни Уокера» [15] Марка виски. , а уж для особо привередливых гостей держал полный бар, включая глубоко непонятный ему самому ядовито-зеленый абсент, который — как он искренне полагал — пить вообще нельзя, это французы над нами поиздевались, а мы и поверили; и — специально для себя, для серьезных случаев — бабушкин чистый как слеза самогон. Вот эту тайну он доверчиво и открыл собеседнику:

— Самогончику хочешь?

Варчук слегка покачнулся, но удар выдержал:

— Нет, спасибо.

— Хороший самогон, домашний. Мне бабушка делает. Фирма! — И жалобно почти попросил: — Ну хоть что-нибудь объясни мне.

— Все, что мог, я уже рассказал, — сдержанно ответил Николай. — Учтите, что я еще и не все знаю.

— Тогда мы можем долго пытаться составить слово «вечность» из имеющихся в наличии букв «о, п, а, ж», — заключил Павел.

— Не совсем, — сказал Варчук. — Вот поэтому-то я и пришел к вам. Мне нужна помощь…

— И безоглядное доверие, — прибавил Бабуин. — Давно меня так не плющило. Хорошо, я сделаю все, что ты говоришь. Но помни, майор, я делаю это только потому, что так или иначе все сходится на Тотошке… на Татьяне Леонтьевне то есть, я хотел сказать. И если ты этим просто пользуешься, то я тебя достану из-под земли. Это понятно?

— И даже логично, — сказал Варчук. — Но слушать все равно скучно. И злит.

— Это потому что ты злой, — авторитетно пояснил олигарх. — Я бы тоже злился на твоем месте, может оскорбился бы даже. Но мое дело — тебя предупредить, а твое — выслушать. У нас обоих другого выхода нет, согласен? А если бы я тебе не доверял, такого разговора вообще бы не было.

— Только потому и не выплеснул вам в… лицо это виски, — кротко заметил Николай.

Кабинет огласился рыкающим хохотом.

— Свой человек! — одобрил Бабченко. — Но давай ты больше никогда мне этого говорить не станешь.

— Согласен, — быстро закивал Варчук. — Мы боксируем в разных весовых категориях, и у меня против вас никаких шансов. Я уже думал.

Они чокнулись, как два старых друга, и Николай внезапно увидел теплую улыбку, притаившуюся во взгляде несокрушимого олигарха — дружескую, беззащитную, добрую. Он удивился. До сих пор он считал, что так может улыбаться ему одними глазами только его единственный друг — Юрка Сахалтуев.

Татьяна зашла в кабинет шефа, сияя самой нежной и приветливой своей улыбкой. Сергей тоже улыбнулся, но выглядел при этом как обиженный ребенок.