Андрис Колбергс - Ночью в дождь

- А что говорит девица?

- Говорит, вообще не знает, чье это пальто. Ее это, видите ли, не интересует. А щеголь на допросе отпирался отчаянно, но вдруг сознался: вместо пальто надел ватник потому, что на дворе было холодно. Деваться-то ему некуда - свидетелей, которые его видели в этом пальто, отыщется немало. Понимает, сволочь! Если выяснится, что револьвером угрожал именно он, то подмена пальто ватником и масляные пятна в кармане имеют известное значение.

- Может, у щеголя в кармане было что-нибудь другое, может, он спрятал оружие перед тем, как войти в дом, может...

- И вы мне талдычите то же. А я на сто процентов уверен, что револьвер припрятал старик. Это тот еще тип! Я знаю, мне удалось поговорить с ним без свидетелей. Он нам всем перегрыз бы горло, если б только мог!

- Какое у вас служебное звание?

- Лейтенант.

- И как давно вы работаете в уголовном розыске?

- Скоро два месяца.

Когда я зашел к Шефу, он показался мне раздраженным - все не мог привыкнуть к своим новым обязанностям. Проще говоря - он тогда еще не разобрался в том, что входит в его обязанности, и это его бесило!

- Что ты цепляешься к словам? - сердито спросил он. - Конечно цепляешься! Ты же понимаешь, что помощника мы разрешаем тебе выбрать в пределах управления, а не бог весть откуда.

- Как это бог весть откуда?

- Надеюсь, ты хоть его хорошо знаешь.

- Не знаю, а чувствую. Он только недавно начал работать, поэтому никто о его переводе не заплачет.

- Обещать ничего не могу, но поговорю. Только при условии, что потом не будешь меня донимать жалобами: я поторопился, я то, я се, ты был прав... Как фамилия? Хин-тен-берг, - Шеф записал по слогам. - Ивар Хин-тен-берг.

И вот уже четвертый год каждое утро в девять часов Ивар протискивает свое атлетическое туловище в щель между письменным столом и спинкой стула, напротив меня. Пока о выборе помощника мне не пришлось пожалеть ни разу.

Мои воспоминания прерывает радостный возглас:

- Вот где Цепс! Я же говорил, что Цепс должен быть!

Чувствую себя так, словно меня только что разбудили, и стараюсь сообразить, как я оказался здесь. Тесная, жарко натопленная комнатушка, ящик с кучей документов, Ивар и старик в свитере из грубой шерсти, надетом на клетчатую фланелевую рубашку. Над головой он держит серо-коричневый картонный бланк:

- Все должны быть тут! Цепс тоже должен быть! Вот он! - По-моему, самому сторожу находка тоже кажется невероятной и счастливой.

- Вот это да! Мы, оказывается, одного года рождения... Девятнадцатого! Цепс Петерис. А вот и адрес... Иередню... Я же говорил, а вы не верили! А правду говорят, что убийца, который бросил того человека в канаву, уже найден?

- Может быть, но мы еще ничего не слышали, - отвечает Ивар.

- Говорят, нашли и уже взяли, - старик кладет карточку обратно в ящик и закрывает его, торжествуя: у него ничего не может пропасть, у него все на своем месте!

Ивар точности ради еще раз перечитывает записанный им адрес Петериса Цепса, а я задумываюсь над ошибкой, которую мы допустили в самом начале розыска. Мы надеялись, что на следующий же день все огородники будут знать и говорить о случившемся, но оказалось, что информация из уст в уста передавалась медленно и отдаленных уголков Садов вообще пока не достигла. Из опрошенных только один человек поинтересовался, что именно произошло с мужчиной, обнаруженным в канаве (как только узнают, что ты из милиции, о таких вещах обычно спрашивают). Еще двое-трое лишь слышали, что произошло нечто чрезвычайное и более ужасное, чем взлом будок для садового инвентаря или кража яблок и груш: к этому они уже стали привыкать. Остальные не знали ничего.

Деятельность отряда курсантов внесла некоторое беспокойство в спокойную жизнь огородников и несколько всколыхнула ее, словно застоявшуюся гладь пруда. Однако добиться каких-нибудь ощутимых результатов нам с Иваром не удалось.

Удивительно, что здесь жизнь протекает так же безлико, как и в больших городах, где частенько люди незнакомы даже со своими ближайшими соседями. А мы надеялись и даже рассчитывали на то, что известие об этом событии с огромной скоростью облетит Сады и уже к вечеру кто-нибудь преподнесет нам готовые ответы на вопросы: как зовут? где живет? с кем общается?

Через час после рейда по Садам в нашем кабинете под перекрестным огнем вопросов сидит странный человек в полинявшей, поношенной, но чистой одежде. Ему шестьдесят три года, голова имеет грушевидную форму, седые, жидкие волосенки далеко отступили к затылку, поэтому лоб кажется очень широким, как у мыслителя. Под мутными глазами мешки. Он смотрит говорящему прямо в рот, словно тот вещает о неслыханных чудесах.