Наталья Андреева: Любовь и смерть в толпе

Она говорила, а Любовь Александровна Петрова слушала, прикрыв глаза. В конце концов, чему быть, тому не миновать.

— Мария, вы согласны стать женой Бориса?

Люба невольно вздрогнула: почему вдруг Мария? Но Касю это, кажется, ничуть не удивило.

— Да, — тихо ответила она. — Я согласна.

— А вы, Борис, согласны взять в жены Марию?

— Да. Согласен. — Он цепко взял Касю за руку.

— Тогда подойдите и поставьте свои подписи в знак своего согласия.

До Любы постепенно начало доходить. Так вот что имел в виду Стас! День сюрпризов! Кажется, они начинаются. Борис и Кася направились к столу, где лежала книга регистрации актов гражданского состояния. Кася первой взяла ручку и низко нагнулась над страницей, светлая прядь упала на румяную от смущения щеку. Люба хотела крикнуть «стойте!», но голос сел. Открыла рот беззвучно, как рыба.

— Стойте! Остановите бракосочетание!

Люба невольно вздрогнула. Нет, это сказала не она. В дверях стоял запыхавшийся Стас. Она не узнала его голос. Такой металл прозвучал в нем, что Кася вздрогнула и распрямилась. Авторучка в ее руке застыла.

— Что такое? — напрягся Борис. — В чем дело? Что вы себе позволяете?

— Борис Афанасьевич Моськин, вы обвиняетесь в убийстве Климова Георгия Кимовича, — отчеканил Стас.

— Георгия Кимовича! — ахнула мать Каси и в испуге закрыла ладонью рот.

— Не докажете, — усмехнулся Борис.

Тут только Люба сообразила: Климов мертв? Стас только что сказал, что Георгий Кимович мертв! Что здесь происходит?!

— Стас, что ты сказал?! — завопила Люська.

В это время рядом со Стасом появились сотрудники милиции. Видимо, он бежал, чтобы успеть остановить церемонию, а они немного задержались. Борис начал затравленно озираться. Первый этаж, невысоко. Духота, окно приоткрыто. Тюлевая занавеска колышется от легкого ветерка. Борис сделал движение по направлению к окну.

— Давай, — сказал Стас, бледнея. — Облегчи мою задачу. При попытке к бегству.

Он выразительно положил руку на грудь, там, где был внутренний карман куртки. Люба догадалась: блефует. Хочет заставить его признаться. Спровоцировать. Или не блефует? Есть у него оружие или нет? Будет он стрелять или не будет? Такие же колебания испытывал Борис, косясь то на окно, то на карман Самохвалова. Вся гамма чувств отразилась на его лице, которое внезапно потускнело.

Борис Афанасьевич Моськин. Все его очарование куда-то исчезло. Перед Любой стоял убийца, преступник, который захотел завладеть миллионами своего хозяина. Но не удалось. Наконец Борис хрипло засмеялся и сказал:

— Шутить изволите? Я не понимаю, что здесь происходит.

На лице майора Самохвалова мелькнуло разочарование. Он обернулся к сопровождавшим его сотрудникам милиции и сказал:

— А ну-ка наденьте на него наручники.

Двое направились к Борису, заведующая загсом наконец, опомнилась и заговорила:

— Я не понимаю… Мы жениться-то будем?

— Нет, — отрезал Стас. — Девушка передумала.

Тут пришла в себя и Кася. Зарыдала в голос и кинулась к Борису. К ней тут же метнулась Люба, которая уже обо всем догадалась, и Стас, понявший, что сейчас начнется свара. Кася принялась отдирать от Бориса милиционеров, Люба тащить ее прочь, Самохвалов всех разнимать. Люська, которая ничего еще не поняла, завизжала на всякий случай и кинулась в гущу событий, чем только подлила масла в огонь. Что тут началось!

— Мария Георгиевна! — орал Стас. — Успокойтесь! Этот человек только что убил вашего отца!

— Я не Георгиевна! Я Ивановна! — в голос рыдала Кася, не отрываясь от Бориса. — Мой папа жив! Вот он!

Родители Каси, в свалке не участвующие, переглянулись.

— Откуда ж вы узнали? — растерянно спросила женщина. — Что она не родная?

— Нечего было документы подделывать! — зло сказал Стас и вытер ладонью лоб. На Бориса удалось наконец надеть наручники. — Увести!

— Не пущу! — закричала Кася, но Люба с Апельсинчиком крепко ее держали за руки, да и Самохвалов помог.

— Да уведите же вы его наконец! — заорал он.

Бориса повели к выходу. В дверях он оглянулся и, криво улыбнувшись, сказал:

— Это вам так не пройдет. Вы ничего не докажете. Кася, никого не слушай. Это чудовищная ошибка. Я тебя люблю.

— Боря! — закричала та. — Боря, я тебе верю!

Сопровождающие подтолкнули Бориса к дверям. Тот вынужден был подчиниться.

— Ага! Ошибка! — хмыкнул Самохвалов и в сердцах добавил: — Все еще цепляется, гад! Не может смириться с тем, что миллионы из рук уплыли. -А когда двери за Борисом закрылись, со злостью добавил: — Самое гнусное, что он прав. Доказать его вину будет трудненько. Да успокойте же вы ее!