Хью Пентикост - Двадцать четвертая лошадь

— Джонни!

— Он сказал еще, что у нее были мерзкие мысли… что она сучка! Что их отношения так запутались и осложнились, что лучше было покончить со всем, а потом как-то построить себе жизнь заново!..

— О, Джонни! Он не мог говорить такое!

— И тем не менее это правда! Теперь вы понимаете, почему Брэдли устроил за ним слежку?

— Но он был пьян! — с отчаянием повторила Пат. — Вот и наговорил такого! Мы же с вами хорошо знаем Гая! Он не мог бы никого убить. Он один из самых добрых, самых щедрых… посмотрите, сколько он сделал для Джорджа и для меня… И для всех нас. Вы не имеете права даже думать, что он мог бы…

— Я не могу не думать об этом, — хмуро ответил Джонни. — Я же говорил: в душе у меня все восстает против того, что это Гай или вообще кто-то из нас… Но факты… Эти проклятые факты…

Пат некоторое время молчала, морщинки на лбу говорили о напряженной работе мысли. Наклонившись к Джонни, она вполголоса сказала:

— Джонни, если бы мы могли доказать, что почтовый набор Глории попал в руки совершенно постороннего человека, то это могло бы опрокинуть все доводы мистера Брэдли, не так ли?

— Мы не сможем этого доказать.

— Послушайте, Джонни, на прошлой неделе Гай повез Глорию в Делавэр, в какой-то охотничий домик. Охотиться на уток…

— Великий боже! Глория — и на утиной охоте!

— Вот именно! — сказала Пат.

— Дальше, дальше, дорогая!

— Глория не полезла бы в болото ни за какой уткой… Но она тем не менее поехала. Спрашивается, что она могла делать, пока другие охотились? Спать допоздна, завтракать в постели, потом слоняться из угла в угол, и так — до самого обеда. Могла она также слушать радио… или читать… или писать письма!

— Звучит разумно, но…

— Джонни, Глория никогда не писала писем ни на какой другой бумаге — только на своей голубой — и запечатывала письма своими тремя печатями. Если она наперед знала, что у нее будет масса свободного времени, разве она не могла захватить с собой почтовый набор?

— О боже, Пат!.. Это правда?

— Не знаю… А вдруг мы бы смогли найти кого-нибудь, кому она оттуда писала? Но в любом случае мистер Брэдли не сумеет доказать, что такого быть не могло. А если так, то почему бы не предположить, что листки из почтового набора были выкрадены не у нее в комнате, а в охотничьем домике? Там ведь было человек сорок — пятьдесят.

— Конечно, воровство могло быть совершенно и там, — согласился Джонни. — А из этих сорока — пятидесяти друзей Гая мог кто-нибудь вчера вечером быть в манеже?

— Почему бы и нет? Он мог бы побывать и в гостях у Линды.

— Вы — просто чудо, дорогая! Почтовая бумага — вот главное, на чем держится версия Брэдли. Но если Глория захватила эту бумагу с собой в охотничий домик… Ух ты!

— Мы можем узнать у Гая, кто там был. Потом исключим тех, кто не был в манеже и не мог быть у Линды. И когда мистер Брэдли увидит наш список…

— То сядет в огромную лужу!

— Вы верите, что это может служить ответом, верите? Джонни, я думаю, это как раз и было то, что упустил мистер Брэдли. То, что он… Джонни!

Ее возглас был вызван звоном разбившегося стекла или фарфора у них за спиной. Джонни вскочил, сжав кулаки:

— Какого черта!

Возле двери в тени стоял Дуглас Прейн и смотрел на рассыпавшиеся по полу осколки вазы.

— Отец!

— Прости, Патриция, я напугал тебя, — хриплым голосом произнес он. — Я… я нечаянно налетел на этот столик и…

— Но, папа, ты даже не раздевался еще! Я думала, ты давно спишь!

— Мне что-то не спится, — пробормотал Дуглас Прейн. — Я… Мой желудок… И я подумал, что, может быть, немного имбирного эля…

Кулаки Джонни разжались. Однако ему и в голову не пришло, что кухня находилась совсем в другой стороне.

— Пойду-ка я поищу в холодильнике, — покраснев, сказал Дуглас Прейн и улыбнулся какой-то слабой кислой улыбкой.

На этот раз шаги его позвучали четко. Они услышали, как открылась и захлопнулась дверца холодильника. Потом все стихло.

Пат внезапно прижалась покрепче к Джонни.

— Не уходите, Джонни! — сказала она умоляющим голосом. — Я боюсь остаться одна. Побудьте со мной!

— Иногда я вас просто не понимаю, — сказал Джулиус. — Вы действуете словно в трансе, как сомнамбула.

Брэдли, которого мистер Джулиус застал еще в синем домашнем халате, готовил себе завтрак: разбил и вылил на сковородку два яйца. Было девять часов утра, и в окна его маленькой кухоньки светило яркое зимнее солнце.

Мистер Джулиус кое-как примостился на табурете. На нем было пальто, вязаный шарф и старомодный коричневый котелок.