Алан Брэдли - Копчёная селёдка без горчицы

Мы запели:

Пока я пела, я размышляла о теле Бруки, висевшем на трезубце Посейдона под проливным дождем. Конкретно в этой грозе не было ничего освежающего, на самом деле это был адский ливень.

Я бросила взгляд поверх алтаря на Колина. Он пел с сосредоточенным усердием, закрыв глаза и подставив лицо последним лучам дневного света, сочившимся сквозь темнеющее витражное стекло. Я разберусь с ним позже.

Орган внезапно взвизгнул на середине ноты и умолк, как будто его кто-то придушил.

— Де Люс, — кисло произнес голос, и я осознала, что это Фели.

Она обращается ко мне!

— Голос не может звучать, когда рот закрыт.

Головы повернулись в мою сторону, было несколько улыбок и смешков.

— Итак, опять, с «ветра и волны повинуются Ему»…

Она взяла первую ноту, орган с ревом вернулся к жизни, и мы снова запели.

Как она осмелилась выделить меня таким образом? Ведьма! Ну погоди, Офелия Гертруда де Люс, ну погоди, черт тебя дери!

Мне казалось, что репетиция хора длится вечность, вероятно, потому, что нет никакого удовольствия в том, чтобы просто издавать звуки — на самом деле это удивительно тяжкий труд.

Но наконец она закончилась. Фели собирала ноты и весело переговаривалась с Синтией Ричардсон, женой викария, чей клуб поклонниц не включал меня. Я воспользуюсь возможностью, чтобы незаметно выскользнуть и поймать Колина во дворе, задать ему парочку любопытных вопросов, пришедших мне на ум.

— Флавия…

Вот дерьмо!

Фели прервала свою беседу и надвигалась на меня. Слишком поздно притворяться, что я ее не услышала.

Она схватила меня за локоть и яростно сдавила.

— Не смей удирать, — сказала она шепотом, второй рукой радостно махая на прощание Синтии. — Отец придет через несколько минут, и он специально просил, чтобы ты его дождалась.

— Отец будет здесь? Зачем?

— О, прекрати, Флавия, ты прекрасно это знаешь, так же как и я. Сегодня вечер кино, и отец был совершенно прав, когда сказал, что ты попытаешься уклониться.

Она была права оба раза. Хотя у меня вылетело это из головы, отец несколько недель назад внезапно заявил, что мы недостаточно выходим в люди семьей — ситуация, которую он намеревается исправить, принимая участие в предложенных викарием киновечерах в приходском зале.

Так и есть, вот и отец с Даффи у дверей церкви, пожимает руку викарию. Слишком поздно бежать.

— А, Флавия, — сказал викарий, — спасибо, что ты добавила свой голос к нашему маленькому хору ангелов, так сказать. Я только что говорил вашему отцу, как рад был видеть Офелию за органом. Она так хорошо играет, ты согласна? Какое удовольствие видеть, как энергично она управляет хором. «И дитя поведет их», как говорит нам пророк Исайя… Не то чтобы Офелия была маленьким ребенком, боже упаси, нет! Вовсе нет. Но пойдемте, «Бижу синема» ждет!

Когда мы шли по церковному кладбищу к приходскому залу, я заметила Колина, он двигался от одного надгробия к другому, явно погруженный в какую-то сложную игру собственного изобретения.

— Я беспокоюсь об этом мальчике, — я услышала, как викарий признается отцу. — У него нет родителей, и теперь, когда Бруки Хейрвуда больше нет, некому, так сказать, присматривать за ним… Но я разболтался… А, вот мы и пришли. Давайте войдем?

В приходском зале было уже чересчур тепло. В подготовке к кинопоказу черный занавес опустили, чтобы преградить путь вечернему свету, и пространство уже наполнилось духотой, какую производит слишком много перегретых тел в ограниченном пространстве.

Я довольно четко различила многие запахи Бишоп-Лейси, среди них разные духи и лосьоны для бритья; тальк (викарий); аромат бергамота (обе мисс Паддок); раздражающий запах алкоголя (наш сосед Максимилиан Брок); вареные кабачки (миссис Делани); пиво «Гиннес» (мистер Данби) и голландский трубочный табак (Джордж Кэрью, деревенский плотник).