Александр Устинов - NEXT. Следующий. Книга 1. Отец — это звучит гордо

За спиной Лаврикова кто-то тактично и негромко кашлянул. Федор Павлович стремительно развернулся и нацепил на лицо как можно более злобное выражение. Но это был всего лишь Санчо, присутствия которого можно было не стесняться. Он и так знал, что творится в душе законника и какие чувства движут им в первую очередь. Лавр улыбнулся и осторожно, стараясь не произвести ни единого лишнего звука, прикрыл дверь в рабочий кабинет программиста.

— Что?.. — Его взгляд уткнулся соратнику в переносицу.

— Лавр, завтра люди… — начал было стандартный доклад текущих мероприятий Санчо, но авторитет тут же перебил Александра, понижая голос до шепота:

— Знаю, люди завтра… — Он на цыпочках приблизился к Мошкину, взял его под локоть, как барышню на прогулке, и отвел в сторону, подальше от заветной двери. — У нас «Южная ночь» есть?

— Это чего такое? — недовольно пробурчал Мошкин, но узнать, о чем ведет речь Лавриков, очень хотелось.

— Конфеты, — пояснил тот, чем мгновенно убил интерес собеседника к наметившемуся разговору. — С повидлом в середине.

— С повидлом я только подушечки знаю, — вяло откликнулся Санчо, отводя взгляд за окно, где по двору степенно расхаживали из стороны в сторону трое архаровцев из ведомства Ессентуки. — Желтые, обсыпанные сахаром. Сняли, наверно, с производства.

— Другие совсем! — произнес Лавриков, припоминая Клавдины объяснения. — У «Ночи» снаружи шоколад.

— Таких нет. — Санчо помотал своей большой круглой головой, а потом с чувством добавил, будто выплюнул: — Никаких нет.

Но подобное положение вещей не устроило авторитета. Он не собирался сдаваться без боя.

— Сгоняй кого-нибудь, — распорядился Федор Павлович. — Пусть купят. В доме — подросток, чей организм нуждается в сладком. Улавливаешь тему?

— Сколько? — безлико спросил исполнительный соратник.

— Сколько… — Лавр не торопился с ответом, прикидывая в уме реально употребляемый юношеским организмом дневной объем сладостей. Подсчеты так и не увенчались успехом. — Килограммов десять, — выдал он, наконец, и тут же поправил самого себя: — Или двадцать.

Санчо еле сдержал рвущийся наружу смех. С этими потомственными и наследственными делами у авторитета точно шарики за ролики заехали. Ни в чем меры не знает. Лишь бы радость дитяти великовозрастному доставить.

— Вредно столько. — Мошкин совладал с эмоциями и лишь многозначительно провел большим пальцем по собственному горлу, как бы демонстрируя Лавру, насколько вредно чрезмерное потребление конфет.

— Вредно? — криво усмехнулся вор в законе. — Ну, Моха!.. Если б тебя вредными конфетами кормили, ты бы сел малолеткой за кражу булочки? Без повидла!

Напоминания о прожитых годах всегда неприятно коробили Александра. А уж что касается «светлого» детства, то тут и подавно — сплошная черная полоса. Врагу не пожелаешь. Впрочем, в кругах, где вращался на протяжении всей своей жизни Мошкин, у всех прошлое было одно другого красочнее.

— Не сел бы! — резонно признал он правоту лавровских слов.

— Во-о! — Указательный палец авторитета демонстративно ткнулся в направлении потолка. — А почему моего толкаешь в объятия зоны?

На его нелепый и неадекватный вопрос Мошкин степенно постучал себе по черепу согнутыми костяшками пальцев правой руки.

— Лавр, тебе, кроме генетики, башку обследовать надо! — беспардонно нагрубил он боссу. — Никого я не толкаю! Пусть жрет! Хоть тридцать кило! Не жалко! — И тут, бессознательно войдя в раж, Александр на одном дыхании выпалил наболевшее: — Тетю его взял бы на работу. В качестве экономки, например, чтоб экономила! Почему не взял?

— Я предложил. — Лавриков растерянно пожал плечами. — Не идет.

— Плохо, значит, предложил! — злобно прошипел Санчо и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, устремился к лестнице, ведущей на первый этаж.

— Стой, стой, стой! — окликнул его вор в законе, но соратник даже не обернулся. — И ты, Санчо?.. Да? — громко изрек Лавр, подражая легендарной фразе Цезаря перед смертью, только с заметной долей иронии в голосе.

— Да ну тебя! — Мошкин махнул рукой и быстро зашагал вниз по лестнице, уже досадуя на самого себя за то, что не сумел скрыть обуревавшие его в глубине души эмоции.

Но истина была жестокой. Санчо не представлял себе дальнейшего существования без прекрасных глаз Клавдии Розгиной. Он твердо вознамерился склонить Лавра к решению о необходимости тетушкиного присутствия рядом с юношей. Любовь, огромная и беспощадная, сметающая все на своем пути, крепко завладела сознанием Александра. В конце концов, Мошкин тоже считал себя человеком, у которого были и душа и сердце. Жаль, что окружающие этого не понимают. Или не хотят понимать.