Олег Рой - Тайный шифр художника

– Знаете, я в это не верю… Ну ладно еще – картину на выставке испортить или даже убить людей с татуировками, как это ни ужасно… Но мертвецов-то из могил зачем выкапывать? И тела расчленять… – При этих словах Вику слегка передернуло. – Зачем? Кому, уж простите меня, придет в голову лезть в могилу, чтобы посмотреть на картину, наколотую на спине покойника?

– Только психу. – Я не мог с ней не согласиться. И Вику мой ответ вдруг неожиданно обрадовал.

– Вот именно – психу! – воскликнула она. – И у меня даже есть подозрение, какому именно. Знаете, когда вы забыли у меня книгу Маньковского, я из любопытства ее просмотрела. И решила, что автор не в своем уме. Вот, сейчас… – Она вытащила из сумки брошюру и пролистала, ища нужное место. Послушайте, что он пишет о разрушительности современного искусства: «Другие произведения искусства, наоборот, связывают ее – имеется в виду, душу, – преграждая естественный для человека путь ввысь. Здесь и далее мы будем называть их «тлетворный артефакт». Эти произведения могут приковать к себе душу, посадить ее на невидимую цепь – мнемопрограмму, которую сам человек не ощущает. Для того чтобы освободить скованную произведением душу, следует механически расчленить, разорвать, а лучше всего сжечь воздействующий на нее рисунок, разрушая тем самым созданные им порочные связи…»

– Ну мало ли, что он мог набредить в книге… – возразил я, но как-то не слишком уверенно.

– Не только в книге, – нахмурилась Вика. – Помните, я рассказывала, как он приходил к нам домой и разговаривал с мамой? Мне он уже тогда показался странным… И – я припомнила – уже тогда гнал какую-то пургу об отрицательной энергии, негативном влиянии, скрытой угрозе и тому подобной ерунде…

Я сосредоточился и попытался вспомнить подробности своей личной встречи с Маньковским. Похож ли он на сумасшедшего, да еще настолько одержимого, способного убивать людей из-за каких-то татуировок? Ну хорошо, пусть не «каких-то», пусть сделанных гениальным художником. Но все равно поверить в подобное было трудно. Хотя… Кто их знает, этих маньяков. Ведь я их никогда в жизни не видел. Только в фильмах, с которых делал копии, а они разлетались, как горячие пирожки. И в этих фильмах, таких как «Попутчик» и «Молчание ягнят», маньяки сначала совсем не походили на сумасшедших. Наоборот, были необыкновенно умны, изобретательны, некоторые даже обаятельны, как Ганибал Лектер…

– Но это что же получается? – проговорил я вслух. – Маньковский настолько одержим своими идеями, что записывает в эти самые «тлетворные артефакты» не только картины, но и живых людей? И уничтожает их?

– Возможно, – предположила Вика, – если он действительно маньяк, то он не отдает себе в этом отчета. Он не видит в Угрюмом и всех остальных людей из плоти и крови, с душой, внутренним миром, мыслями, чувствами и желаниями. Для него они только носители зла, которое надо уничтожить. Уничтожая, он уничтожает только артефакт, а не человека. Ну то есть ему так кажется…

– И все-таки не сходится, Вика… – возразил я, еще немного подумав. – Если картины Апостола, то есть Андрея Зеленцова, уничтожает именно Маньковский, то как объяснить ту, которая висит у него в офисе?

– А у него там есть картина Зеленцова? – снова удивилась Вика.

– Есть. И даже похожая на ту, пострадавшую на выставке, фото которой я сегодня вам показывал.

– И там тоже есть портрет мамы?

– Да.

– Вот бы взглянуть на эту картину!

– Боюсь, это будет затруднительно. Прием у Маньковского стоит сто долларов.

– Ничего себе! – ахнула Вика. – Почти три моих зарплаты. Конечно, мне негде взять такие деньги…

Вздохнув, она замолчала, и я прекрасно понимал, о чем она думает.

– Вика, мне очень жаль, что так получилось с заказчиком… – пробормотал я. – С ними контактировал только Угрюмый, и с его смертью связь прервалась. Но я обещаю вам, что обязательно разыщу этого мецената. В конце концов, я знаю его имя, знаю, когда он был в России… Найти координаты вполне реально. А дальше я уже свяжусь с ним, сообщу о хранящихся у вас работах Зеленцова… Впрочем, это вы можете сделать и сами. В смысле – написать ему.

Вика немного помолчала.

– Вы, возможно, будете считать меня меркантильной, – задумчиво проговорила она после паузы. – Но признаюсь, что ваше предложение меня тогда здорово обрадовало. Столько всего себе нафантазировала… Что бы там ни писали классики о возвышающей силе страданий, в бедности нет ничего возвышенного. Может быть, бедным быть и не стыдно… Но это как зимой без пальто ходить – не столько стыдно, сколько холодно.