Норман Льюис - Сицилийский специалист

Локателли снова заговорил о предстоящей операции:

- Здесь не Италия, а сицилийцы - не итальянцы.

- Ты это уже говорил, Джон. Быть может, разница и есть, но что из того? Почему я должен разделять твои предубеждения?

- Но мы ничего не знаем об этом человеке.

- Во-первых, он от Дона К., а во-вторых, прошел проверку наших органов безопасности. Два года он работал на англичан в Катании, а потом два года на нашей базе в Кальтаниссетте. Я навел справки у командира базы, и он дал о нем самый лучший отзыв. Он сказал, что Марко - единственный из сицилийцев, кто никогда не был замечен в воровстве. И кроме того, по слухам, он из Общества чести.

- Если такое Общество существует, - заметил Локателли.

- Если существует.

- Так что же ты намерен делать? - спросил Локателли.

- Дать плану ход, - ответил Брэдли.

- Большего безрассудства я в жизни не встречал.

- А по-моему, все очень разумно. На словах звучит, конечно, дико, но если как следует вдуматься, вовсе нет. Сицилийцы все равно рано или поздно это сделают.

- Так пусть и делают сами. Зачем нам встревать?

- Чтобы операция не вышла из-под контроля. И я хочу быть в курсе событий. "И еще, - подумал Брэдли, - я люблю историю и хочу сам ее творить; я люблю эту страну и чувствую, что призван защищать ее".

- Доложи об этом генералу в послушай, что он скажет.

- Он простой солдат, ему это не по зубам. Да и времени нет. Наш босс человек простодушный, дай бог ему здоровья. Кто был солдатом, тот солдатом и останется.

Они ехали со скоростью пешехода, потому что хотя воронки от бомб четырехлетней давности на этом отрезке дороги и были засыпаны галькой и землей, положить покрытие никто не удосужился.

- Твоя затея - самоуправство в худшем смысле этого слова. - сказал Локателли.

- А я сказал бы; самоуправство невиданного масштаба, - Когда я думаю о том, что поставлено на карту, меня берет дрожь.

Брэдли хотелось сказать: это - новое смелое предприятие, и мы в нем участвуем рука об руку. Какое значение имеют генералы и политические деятели? Мы - новые люди. Задавать тон будем мы.

Но он сказал только:

- Тебе надо выпить.

Они добрались до площади Руджеро Сеттимо, где не было никаких достопримечательностей, кроме единственного в Палермо за пределами гостиницы "Солнце" бара, где иногда водился настоящий сухой "Мартини". Здесь они проведут полчаса, и Локателли наверняка вытащит из кармана украшенную автографом фотографию ушедшего в небытие дуче в каком-то странном котелке, которую он всегда при себе носит. "Человек, с которым были связаны все наши надежды, - скажет он, качая головой. - Самый оригинальный философ после Платона". И Брэдли из вежливости согласится с ним.

Свернув на обочину, он выключил мотор и весело хлопнул Локателли по тощей ляжке.

- Не унывай, Джон. Я, может, сумею выхлопотать тебе отпуск по болезни, если хочешь, конечно, и ты съездишь домой, но только после великого события. Только после события.

Марко быстро, насколько позволяла толпа, миновал проспект Виктора Эммануила и, зайдя в пивную "Венеция", остановился чуть поодаль от остальных посетителей, угощавшихся пойлом из жареных орехов. Ему же подали крошечную чашечку настоящего кофе, ибо бармен хоть и мало его знал, но чутко улавливал исходящие от человеческой души токи. На стеклянной стойке лежали ряды маленьких пирожных из марципанов и яичного желтка. Марко взял пирожное, в два приема проглотил его и тщательно обтер кончики пальцев бумажной салфеткой. Бармен крутился поблизости, поднятием бровей почтительно вопрошая, не угодно ли еще кофе, но Марко покачал головой. Ему не о чем было говорить с этим елейно подобострастным молодым человеком за стойкой. Для Марко этот человек и его болтливые клиенты почти не существовали, хотя они были людьми вполне реальными по сравнению с иностранцами вроде Брэдли и Локателли - те принадлежали к миру призраков, находившемуся где-то в бездонной глубине его собственной вселенной, которая перестанет существовать, как только перестанет существовать он сам.

Когда он выходил из пивной, два-три посетителя обернулись и посмотрели ему вслед. Он быстро прошел сто ярдов, отделявшие его от Маротты, где он жил и где его ждала молодая жена. Возбуждение и нетерпение бурлили у него в крови, когда он свернул с главной улицы в узкий переулок, ведущий к глухому, заброшенному тупику - там они с Терезой поселились после свадьбы. Темные первые этажи настоящие bassi <����Трущобы (итал.).> - занимали здесь десятки самых дешевых в городе и самых замызганных проституток, на верхних этажах, где теснились полуголодные государственные служащие, все еще трепетали на ветру обрывки плакатов с портретами Муссолини. Пройдя мимо "джипа", в котором карабинеры из нового карательного отряда сидели, как едва оперившиеся птенцы на краю гнезда, Марко вошел в подъезд и поднялся на третий этаж.