Сэм Льювеллин - Кровавый апельсин

Его смуглая подруга Джорджия жила в нем с их пухлыми темнокожими близнецами. Мэй любила Джорджию и двойняшек, и Джорджии нравилась Мэй. Она часто оставалась у них, когда я бывал в отъезде. Но сегодня моей дочери попала какая-то шлея под хвост. Еще в автомобиле она начала капризничать.

— Почему ты опять уезжаешь? — спрашивала она.

— Понимаешь, новая яхта. Она требует времени.

— Только не в Лондон, — заявила она. — Твое лицо все в синяках, и когда ты возвращаешься, то выглядишь очень усталым. Что ты там делаешь?

— Когда-нибудь я объясню тебе все.

— О, папочка, — опять заныла она, — еще и эта пламенная Агнес. Ты должен расстаться с ней.

— Я думал, она нравится тебе, — удивился я.

— Вот еще! — фыркнула она.

Джорджия открыла садовую калитку. Жимолость уже отцвела, и двойняшки на еще нетвердых ногах возились, посасывая розовую карамель и толкая друг друга.

— Джеймс, — сказала она и поцеловала меня в щеку. Потом увидела чемодан. — Мэй, сладость моя, ты останешься? — спросила она.

— Пусть хотя бы немного осмотрится, — ответил я. — Ты понимаешь?

— Признаться, нет. Ты что, снова увозишь Скотто? Ведь он только что вернулся.

— Нет, пока не увожу, — успокоил я ее.

— Но скоро это случится, да? — Она улыбнулась мне своей белозубой улыбкой, а затем вперилась в меня взглядом. — Так что же с тобой случилось?

— Свалился в док, — ответил я.

— Надо быть поосторожней. — Улыбка исчезла с ее лица, и оно стало серьезным. — Так много людей пострадало в связи с крушением «Апельсина»!

— Постараюсь, — успокоил я ее. Мэй была уже у садового крана и обмывала розовый леденец, который уронил один из близнецов. — Ну, я должен идти.

— Не волнуйся, — сказала Джорджия.

Я обернулся и помахал ей рукой. Потом они помахали мне все четверо — Мэй с локонами Ширли Темпл, два маленьких смуглых мальчика и Джорджия. Здесь они были в безопасности, в самом центре Пултни, где каждый заботился о другом. Не то что в «Милл-Хаусе». Я выехал через центральную аллею.

Когда я вернулся домой, в нем было пусто, как в могиле. Солнце освещало садовые дорожки, но я испытывал какой-то мерзкий дискомфорт, будто встретил кого-то знакомого и он не узнал меня.

Я запер все двери и поднялся в свой офис.

На столе выросла кипа бумаг. За окном офиса визжали пилы и приспособления, режущие фанеру. Я взял телефон и позвонил Делу Бонифейсу. Никто не отозвался. Потом я набрал номер, который был нацарапан на стене над телефоном продавца яхт.

— Спэдин Эквити, — отозвался женский голос.

— Спэдин Эквити, — повторил я. — Я совершенно разбит и душой, и телом.

— Хорошо, — мгновенно отреагировала женщина. — Чем могу помочь?

— Пару дней назад вам должен был позвонить Эд Бонифейс, — сказал я. — Мне было бы очень приятно, если бы кто-нибудь мог сообщить мне, с кем он говорил.

— У нас шестьсот двенадцать абонентов, — ответила женщина. — Сожалею.

После этого не имело смысла звонить снова. Я отсутствовал почти две недели, и за это время накопилось много дел. Я отдельно разобрал звонки от разного рода лиц мужского пола, а остаток утра провел в изучении объявлений от торговцев строевым лесом. Я знал: чтобы расплатиться с Гарри, нужны только наличные.

И Гарри тоже знал об этом. Круглолицый и пухлощекий, он заглянул ко мне в полдень и спросил:

— Как идет подсчет сбережений?

— Отлично, — ответил я с деланной симпатией, которой в действительности не испытывал к нему. — Нашел новую работу?

Гарри ответил короткой улыбкой, которая свидетельствовала о том, что он знает, черт возьми, о моей неспособности переходить предел дозволенного в разговоре о деньгах.

Зазвонил телефон.

— Проклятье! — раздался голос. — Где ты был, Джеймс? Я пытаюсь поймать тебя вот уже три дня.

— Здесь и там, — неопределенно ответил я. — Чем могу быть полезен, Чарльз?

Чарльз Ллойд был настоящим брокером. Таким именно хотел бы стать и Дел Бонифейс в один прекрасный день, если бы его мечты внезапно осуществились. Он специализировался на быстроходных, красивых, дорогих яхтах.

— Победы тебе в дальнейших гонках! — пожелал он.

— Почему ты сейчас заговорил об этом?

— Я хочу внести в список твою яхту. Ты же знаешь, как я отношусь к гонкам на многокорпусных судах.

Я знал. Он считал их слишком быстрыми, слишком опасными и слишком небрежно построенными. И девять против одного — он был прав.

— Выиграешь еще пару гонок на ней, а потом я могу ее продать для тебя.