Сэм Льювеллин - Кровавый удар

Мы свернули под неоновую вывеску. Ребята сидели в углу. Я помахал им, сделав вид, что удивился. Дин навязал на запястье одной из девушек бант из корабельного каната. Они болтали. Точнее, болтал Дин. Он все время держался компании. С того мига, как я подобрал его на Аллертонском кладбище, он ни минуты не оставался в одиночестве. Боялся. На "Лисице" он был в безопасности. Так же как и я.

В дальнем углу бара за стойкой сидел какой-то человек. Когда я взглянул на него, он быстро отвернулся и стал смотреть в зеркало за бутылками.

— Подожди-ка, — сказал я Питу.

Я подошел к стойке. Тот человек продолжал смотреть в зеркало. У него был темный острый профиль. Волосы как черная замша. Я сказал легким, спокойным тоном:

— Давно мы с вами не виделись.

Он обернулся. Скулы у него казались сплющенными, будто он когда-то был боксером. Жесткие усы, крючковатый нос. Глаза-щелочки смотрели враждебно.

— Вам что-нибудь надо? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Извините. Я вас принял за другого.

Он улыбнулся: быстро, бессмысленно растянул губы. Потом бросил на стойку деньги и вышел из бара.

— Очень любезный тип, — заметил Пит.

Я допил пиво.

— Пошли, — сказал я. — Завтра рано вставать.

Как бы поймать Дина, чтобы он не врал? Рано утром, подумал я. Когда человек спит, он не в состоянии врать.

Мы погнали команду обратно в гавань. Вечер был теплый. Они пели "Малл из Кинтайра".

Человека из бара я видел раньше, в сторожке у ворот замка Варли Фицджеральда в Хэмпшире.

Этой ночью мы выставили еще одну вахту. Формально это была не моя вахта. Но я все равно не спал и волновался. В четыре утра я оделся и вышел на палубу. Луна зашла. Море плескалось о борта. Занимался грязно-розовый рассвет. Это мне напомнило ночь гибели Мэри.

Коробочка, сказала она. Меньше сигаретной пачки. Разве так говорят о пленке?

Дин, врун поганый.

Я сорвал с люка крышку, спустился вниз. В мужской каюте пахло носками и сонным дыханием. Дин спал на верхней койке со стороны правого борта. Я схватил его за плечо, потряс как следует.

— Чего? — сказал он.

— На палубу.

Он поднялся: за недели, проведенные на море, у него выработался рефлекс. На нем были джинсы и футболка.

— Что ты спрятал в муке? — спросил я.

— Пленку, — ответил он.

— Сколько пленок?

— Чего? — Лицо у него было бледное, волосы торчали, как у огородного пугала.

— Одну пленку?

— Я ж тебе говорил.

Я схватил его за горло, пихнул на ванты. Его дыхание было затхлым со сна.

— Правду! — потребовал я. — А то выставлю за борт. И тебя убьют.

— Господи, — произнес Дин. Он окончательно проснулся.

— Пять секунд, — сказал я. — Четыре...

— Две, — буркнул Дин. — Две пленки.

Я отпустил его шею.

— Почему ты мне не сообщил об этом?

— Черт его знает! — сказал Дин.

Врет, как дышит, подумал я. Так же естественно.

— Из-за тебя погибла Мэри. Ты пытался что-то поправить, явившись на похороны. Потом отправился в Саутгемптон, на вечеринку к твоему приятелю Дмитрию, чтобы сделать кому-то предложение, хотя у тебя не было пленки. Хотел, чтобы я поехал с тобой — присмотрел за тобой, водил за ручку. Значит, ты сказал половину правды. Если тебя наполовину пристукнут, помалкивай и надейся, что другая половина сумеет удрать.

— Она была в кармане у мужика с камерой, — сказал Дин. — Лен-нарт ее стибрил.

Не важно, как это случилось. Существовала вторая пленка. Надя нашла обе. Одну она всучила мне, чтобы я от нее отстал. Другую увезла в Эстонию. Ей-богу, она знает, кто такой мистер Джонсон. Не повезло мистеру Джонсону.

Я спустился вниз и пил кофе, пока у меня не зазвенело в ушах. Она мне сказала, что пленка ей нужна для того, чтобы уничтожить ее, чтобы она нигде не выплыла и не причинила неприятностей госпоже Ребейн. Я ей не поверил.

Я и сейчас ей не верил.

На следующее утро мы вышли из гавани на парад парусников. Торговые суда на рейде включили сирены. На берегах толпились тысячи людей. Корабли с прямым парусным вооружением, вроде "Вильмы", выслали команды наверх. Когда каждый корабль достигал буйков в конце канала, на рее взвивалось облако парусины. Паруса кренились от западного ветра и скользили в синеву, к югу, к невидимым берегам Эстонии.

Это, наверное, было впечатляющее зрелище, но зрелища меня не интересовали. Я думал только о Таллинне.

Парад парусников закончился между двумя канонерками в пяти милях от берега. От канонерок начинались гонки в Таллинн. Береговая полиция сдерживала флотилию зрителей, где, казалось, собралось пол-Финляндии.