Сэм Льювеллин - Прилив

Артур Креспи и Жан-Клод будут, конечно же, рады-радешеньки. Они, наверно, расскажут об этом Фрэнки.

Во мне разгорался гнев. Он пылал в моей сгущенной крови. Я продолжал упорно плыть.

Красный огонек передо мной бросал на волны красные плевки и снова исчезал во тьме. Он загорался на кошмарном расстоянии, этот огонек. Так далеко впереди во тьме, что мог оказаться и звездой на небе. Он плыл и перемещался в пространстве. Скрежеща зубами, я поносил его последними словами. Это помогало рукам совершать гребки, ногам — по-лягушачьи отталкиваться, а легким — вбирать кислород.

Хотел бы я знать, где Фрэнки. Возможно, что в Ла-Рошели, в десяти милях отсюда. «Да нет, — подумал я. — Жан-Клод сбежал с госпитальной койки под носом охранника в Ла-Рошели. Он, наверное, тайно вернулся в город с одной-единственной целью: высматривать Тибо. Или следить за мной».

В моих ушах звучали слова Тибо: «Разумеется, я доверяю Бьянке».

Ноги мои ныли. Мышцы норовили завязаться узлом. Так начинаются судороги. «Все, что тебе требуется, — подумал я, — это камнем опуститься на дно пролива Бретон. Прощай, мир!»

Красный огонек вновь дал вспышку и утонул далеко в небе. Теперь он был разве что чуть выше уровня глаз.

Я плыл.

Что-то происходило как раз под огоньком. На фоне мрака моря что-то смутно белело. Я оттолкнулся ногами, которых уже не чувствовал, испытывая головокружение, тошноту и боль во всем теле с головы до пят.

Красный огонек дал очередную вспышку. На этот раз он осветил вертикальные металлические распорки, покрашенные в красный цвет, и крупный номер, белый, как вода, что рокотала в ночи у основания этой штуковины. Большой газовый левосторонний буй.

Мне казалось, что прошло с полчаса, хотя минуло, вероятно, лишь три минуты. Минуты, наполненные прерывающимся дыханием, ревом воды и болью. Но вот рука моя коснулась перекладин буя и ухватилась за них. Очевидно, я кричал. Слишком много соленой воды было вокруг, чтобы утверждать это наверняка.

Буй представлял собой усеченный конус из красных металлических распорок с лампой на макушке. Вокруг основания конуса проходил выступ шириной в девять дюймов. Я дождался волны и втащил себя на выступ.

Это было замечательно. Некоторое время я наслаждался тем, что жив и выбрался из воды. Но ветер здесь дул очень сильно. Он швырял буй и разве что не при каждой волне захлестывал его водой. Красный свет пульсировал на моей промокшей одежде. Ветер выдувал из меня последние остатки тепла. Я стоял на выступе, стискивая руками распорки. Когда буй накренялся, я повисал на руках и сучил ногами, пытаясь зацепиться. Собирался полить дождь, и у меня не было перспективы удержаться.

Я услышал в воде какое-то постукивание, жужжание двигателя и поднял глаза. С наветренной стороны приближалось несколько навигационных огней: изумрудный — справа по борту, рубиновый — слева и белый — наверху. «Рыболовное судно», — подумалось мне.

Я видел крутую волну под его носом и гребень водяных брызг там, где она рассекалась. Кто-то непременно несет вахту там, наверху, в теплой рулевой рубке со стеклоочистительными щетками, радар и «Декка» светят в темноту своими зелеными отблесками, а снаружи висит на буйке паукообразная фигура, залитая красным светом.

Судно вышло на траверз, и буй поднялся на его волне. Оно скользнуло мимо, вспыхнув бортовыми иллюминаторами и ходовыми огнями. В тоне его двигателя я не уловил торможения. Я закричал, но мой крик оказался слабым, как «мяу» котенка.

Судно простучало мимо, направляясь к красным огням моста острова Ре.

Я перестал кричать и сосредоточился на том, чтобы удержаться. Я был слишком слаб даже для того, чтобы почувствовать себя несчастным.

Все шло именно так, как, несомненно, и рассчитывал господин Креспи.

Странные вещи стали происходить с моей памятью. Я увидел вереницу людей в порыжевших визитках и летних платьях, уже отслуживших свое, как на ирландской свадьбе; они отрекомендовывались мне, при этом касаясь меня рукой. Вместо того чтобы говорить: «Привет!», я говорил: «Прощайте». Там был и дядя Джеймс со своими выпученными глазами — он не пожелал коснуться моей руки. Все они закричали на меня, вся эта вереница. «Прощай» — не то слово, — вопили они. — Говори: «Привет!» — Это был удивительно сильный крик, переходящий в рев. И вдруг все смолкло...

В голове прояснилось. Там, в глубине, среди дождя, увидел я, светился огонек. Когда я последний раз осматривался, его там не было. Огонек был белым и горел высоко в воздухе. Не навигационный. Швартовочный. Но почему судно поставлено на якорь в проливе?