Сэм Льювеллин - Прилив

Рука Фьюлла слегка дрожала. Он сунул ее в карман своего черного шелкового смокинга.

— Не то что ваши американцы, которые говорят: «Я плачу, а ты — прыгай». Вот так! — Фьюлла снова сунул сигарету в рот. — И еще, мне будет жаль, если вы согласитесь на эту работу с господином Шеккером. Вы приобретаете хорошего друга, но и опасного конкурента.

Глаза Фьюлла устремились мимо моей головы.

— Извините, — сказал он.

Я остался с Бьянкой.

— Зачем вы приехали сюда? — спросила она.

— Ищу работу.

— Вы сошли с ума!

Бьянка взяла меня за руку. У нее были теплые и сухие пальцы.

— Почему?

Струнный оркестр уже удалился из танцевального зала. Оттуда теперь доносился грохот рожков и слышалась издавна знакомая джазовая мелодия: «В настроении». Бриллиантовое колье Бьянки то и дело вспыхивало, когда она оглядывалась вокруг, налево и направо. Такое движение скорее присуще ребенку, переходящему улицу, а вовсе не красивой женщине на балу.

— Идемте! Бал! Здесь много людей. Ничего не произойдет, — сказала Бьянка, как бы стараясь убедить саму себя.

— Мы в Англии. Я здесь живу. О чем вы говорите?

Бьянка потащила меня к танцевальному залу. Я увидел пару знакомых из Пултни. Один из них помахал мне" рукой, я ответил тем же. Я думал о пустых, словно бы удивленных маленьких глазницах окон в белой стальной надстройке «Милгон Свон» в Кардиффе.

— Развлекаешься, Мик? — услышал я голос сзади.

Пальцы Бьянки стиснули мои. Она не оглянулась, лишь прошептала: «Не обращай внимания».

Я обернулся и увидел человека с бутылочно-белокурыми волосами. Он, дочерна загоревший, был молод и одет в белый смокинг с воротничком крылышками. От него несло лосьоном «После бритья», воняющим цветами вперемешку с ракетным топливом. Запах был мне знаком. И этого человека я уже видел прежде. В последний раз — когда на него набросилась восточноевропейская овчарка на верфи Джорджа.

— Грандиозно выглядишь! — сказал он Бьянке, как старой знакомой. А затем обратился ко мне: — Идем-ка с нами, ты!

— Кто вас впустил сюда? — спросил я.

Он наклонился и прошептал мне в ухо:

— У меня револьвер в кармане.

Его лицо было невозмутимо, как у монгола, но глаза излучали блеск стопроцентного психопата.

— Вы не воспользуетесь им.

— Меня, может быть, и арестуют, но ты-то будешь мертв.

Глаза его блеснули на большом невозмутимом лице, подобно веселым солнечным лучикам.

— Убирайся отсюда, Бобби!

Блондин расхохотался.

— Откуда ты знаешь его? — спросил я Бьянку.

Она стиснула мою руку — ее ладонь была влажна и горяча. Теперь рядом с Бобби стояли еще двое. Один из них — черноволосый, невысокого роста, с широкими плечами, распирающими его смокинг. Это он держал ружье там, на побережье, у лачуги Кристофа. Другим был Жан-Клод.

— Salut, beau-papa! [33]— сказал Жан-Клод.

Джаз-оркестр все еще наигрывал «В настроении». Я похолодел.

— Давай-ка взглянем на гавань, — сказал блондин. — Там такая тишина! А ты, Бьянка, если последуешь за нами, мы можем и убить его.

— Мы в любом случае можем его убить, — хихикнул Жан-Клод.

Его дружки подступили вплотную ко мне. Бьянка исчезла. Я пошел. Выбора не было.

Вдали от огней было совсем темно. Что-то уперлось в мою правую почку. Должно быть, револьвер. Лишь ум мой действовал не по принуждению: он метался, словно крыса в клетке, и почти с тем же успехом.

Капитан Калликратидис был убит. Я разговаривал с ним, и потому за мной наблюдали. Но откуда Бьянка знает этих людей?

Мы уже пришли на понтон. Клубное здание представляло собой башню из волшебных огней, уходящую в небо; горевшие на лужайке факелы окрашивали ночь багрянцем. Над темной травой плыли едва доносившиеся сюда звуки джаза. Все это было словно на другой планете.

— Так вот, — донесся до меня голос блондина, шедший из темноты. Он говорил по-английски, но с сильным акцентом. — Я сказал той ночью Тибо Леду: боюсь, нам придется убрать тебя, парень!

Голос был мурлыкающим, но мне он показался страшным.

— О чем вы говорите, черт побери? — спросил я.

На фоне огней клуба я увидел, как Бобби передернул плечами.

— Все это, должно быть, потрясение для тебя. Полагаю, тебе следует выпить.

Мгновение я не мог понять, о чем он говорит. Затем услышал треск пробки и позвякивание стекла о стекло. Жан-Клод хихикнул — у него был высокий скверный смешок. На фоне соленого запаха ночи пахнуло джином.

Жан-Клод ткнул стакан мне в руку.

— Выпей это, — коверкая слова, сказал он.