Сэм Льювеллин - Прилив

— Нет, — ответил человек в дождевике.

Похоже, он не интересовался людьми, которые отпускают глупые шутки, разыскивая его капитана.

— Где бы я мог его найти? — спросил я, выказывая свой ирландский акцент.

— Вам это не удастся.

— Боже мой! Неужели? — воскликнул я в беглой манере графства Уотерфорд. Моя рука вынырнула из кармана с десятифунтовой банкнотой.

— "Адмирал Бенбоу", — промолвил человек в дождевике и, не глядя на меня, выдернул десятку из моей руки.

Я вернулся к такси.

«Адмирал Бенбоу» оказался красно-кирпичной пивной, когда-то бывшей частью террасы. Последняя была разрушена, и потому ныне пивная стояла сама по себе. Окон ее не мыли, вероятно, уже год, в течение которого тяжелые грузовики швыряли из луж на стекла вязкую похлебку из угольной пыли. Под никотиново-желтым потолком бара горела электрическая лампочка. В углу пульсировала соковыжималка. Там находилось с полдюжины мужчин, одетых в темно-синие комбинезоны, за исключением одного — на нем была влажная белая рубашка. Перед ним на стойке бара стояли три пустые банки из-под пива и кучкой лежали деньги. Я подошел к стойке с его стороны и, выказывая на всю катушку говор графства Уотерфорд, заказал бутылку крепкого ирландского портера. Никто не обратил на меня никакого внимания.

— Скверный денек, — обратился я к человеку в белой рубашке.

Он не ответил. Его лицо темнело тропическим загаром, черные волосы были влажны. Он не брился дня три.

— По секрету, капитан Калликратидис, — сказал я.

Он обернулся ко мне и спросил:

— Кто вы?

Банки из-под пива на стойке не были сегодня первыми: капитан уставился на меня пустыми, стеклянными глазами.

— Отойдем, — предложил я.

— Не хочу.

— У меня есть к вам предложение.

— Какое же?

Бармен с носом, привыкшим соваться в чужие дела, повидавший немало драк, наблюдал за нами.

— "Поиссон де Аврил", — сказал я.

Что-то произошло с лицом Калликратидиса: морщины углубились, глаза сузились. Он не желал говорить о «Поиссон де Аврил». Я совершил тактическую ошибку, упомянув судно. Я глянул в зеркало за стойкой бара, присматривая пути к отступлению. Воздух был насыщен дымом, потом и ожесточенностью.

— Я из главного офиса, — соврал я.

Калликратидис смотрел на меня своими сузившимися глазами.

— Отойдем, — сказал я и указал на столик в углу.

Он послушался: с трудом встав на ноги, потащился через комнату. Я сел возле него под сине-желтой схемой изменения давления в шинах, приколотой кем-то к стене.

— Я могу обеспечить вам освобождение от ответственности.

Казалось, он проснулся.

— Вы о чем?

Калликратидис говорил с сильным греческим акцентом.

— В связи с затоплением судна «Поиссон де Аврил» будет проведено расследование. Два человека погибли в результате вашей преднамеренной акции. И вы, стало быть, повинны в убийстве.

Калликратидис положил на стол руки с толстыми искривленными пальцами и с такой силой вцепился в сосновую доску, что костяшки пальцев побелели. Он открыл рот, чтобы рявкнуть: «Заткнись!» Но сдержался.

— Я могу обеспечить вам освобождение от ответственности, — вновь сказал я.

— Неприкосновенность? — переспросил Калликратидис так, словно не понимал, что означает это слово. Его лицо блестело от пота.

— Хотите выпить? — спросил я. Ожесточенность сошла с лица Калликратидиса. — Еще пива? Или стаканчик виски?

— Пива, — сказал он. — Мне нельзя алкоголя: желудок барахлит.

Я взял ему пиво, а себе — портер, надеясь, что он не слишком пьян.

— Так как насчет этого?

— Насчет чего?

— Насчет вашего освобождения от ответственности. Подумайте об этом.

В его черных с желтинкой глазах мелькнула искра понимания.

— Кто вы?

— Работаю на страхователей.

Я вытащил из кармана листок бумаги, нацарапал на нем номер телефона Мэри Эллен и пододвинул его через стол Калликратидису. Он сгреб листок и сунул его в нагрудный карман рубашки.

— А вознаграждение? — потребовал Калликратидис.

— Какое еще вознаграждение?

— Неприкосновенность — это хорошо, — объяснил он. — Но если я проболтаюсь, то останусь без работы. Так что я нуждаюсь и в деньгах.

День тянулся уже так долго. Я был разгоряченным и потным, а портер по вкусу напоминал чернила. Я чувствовал, как мое терпение лопается по швам, подобно раздутому флагу.

— Это ваш единственный шанс отмазаться от убийства и от мошенничества.

— Так какое вознаграждение? — настаивал Калликратидис.