Сэм Льювеллин - Прилив

— Мне необходимо разыскать Тибо.

Фрэнки покачала головой:

— Ездил к нему домой? И в мастерские?

Я кивнул.

Она вытерла стакан насухо и со стуком поставила его на полку. Поскольку Фрэнки была обеспокоена, она, как человек практичный, оценивала меня и мое «увлечение» с этой точки зрения.

— Боюсь, ничем не могу помочь, — сказала она. — И, к твоему сведению, Жерард неважно себя чувствует, есть проблемы на кухне, так как Андре не нравятся устрицы, а он — шеф-повар; Кристоф, брат посудомойки Жизель, привез моллюсков и утверждает, что они отменные, и она поддерживает его. Со мной они ничего не обсуждают: считают, что слишком молода для этого. Поскольку ты считаешься менеджером, я хотела бы знать, собираешься ли ты хоть немного помогать?

— Фрэнки, это Бьянка. У нее возникли осложнения. Не найдется ли наверху свободной комнаты?

Фрэнки позабыла о пике производительности, оценивающий взгляд исчез. Под ее броской внешностью билось доброе, отзывчивое сердце, готовое по-старомодному приветить бездомного и сбившегося с пути человека.

— Конечно! — широко улыбнувшись, сказала она. — Я уеду с Жан-Клодом и останусь у него.

Я припомнил вчерашний рев мотоцикла под окном и без энтузиазма промямлил:

— Ну, если ты считаешь это вполне удобным...

Брови Фрэнки взметнулись, оценивающий взгляд вернулся. Она почувствовала тонкое различие: «Ты привел в дом свое „увлечение“, а я уеду с моим», — говорили ее глаза.

Но это был мой промах, а не «увлечение».

— Идемте, Бьянка, — сказала Фрэнки. — Я покажу вам комнату.

Бьянка последовала за ней. Я тяжело вздохнул и протиснулся через двойные двери на кухню.

Андре, шеф-повар, оказался бледным широкоплечим мужчиной с моржовыми усами и близко посаженными смородиновыми глазами. Он потел над большой газовой плитой, шипевшей, словно змея, на самою себя. Я отрекомендовался ему и четырем его помощникам атлетической комплекции. Жизель, посудомойка, находилась в дальней стороне кухни. Это была старая сморщенная женщина, с шейным платком, завязанным узлом под самым подбородком. Она, незряче уставившись на выложенную белым кафелем стену, стояла возле раковины для мытья посуды, опустив туда руки.

Жизель выглядела потрясенной.

— В чем проблема? — спросил я.

Женщина повернула голову. Ее морщинистое загорелое лицо было залито высыхающими слезами.

— Кристоф, — сказала она.

— Что Кристоф?

— Он старый друг господина Тибо. С самого детства. Разве он стал бы обманывать его таким образом, как это здесь предполагается?

— Разумеется, нет, — сказал я, вовсе не подлаживаясь к ней: речь снова шла о верности.

— Моллюски, — сказал Андре, — есть моллюски.

С этим трудно было не согласиться.

— Ну что ж, посмотрим, — сказал я. — Принесите-ка мне этих устриц.

Я уселся близ раковины из нержавеющей стали с видом, как я надеялся, инспектора Микелина. Это был скудный, но превосходный официальный завтрак: бутылочка шабли и дюжина устриц, являвшихся предметом разногласий. Я ел так чинно и неторопливо, как только мог.

Жизель нависала надо мной, хрипло дыша и передавая мне дольки лимона.

— Плохой нынче выдался год, — бурчала она. — В самом деле плохой. И погода стояла неприятная. И Кристоф уже не так молод, как прежде. Но он по-прежнему доставляет устриц высокого качества, несмотря ни на что.

Жизель говорила горячо, страстно. Андре оторвал глаза от филе окуня и сказал:

— Дай же ему спокойно поесть!

Устрицы были превосходны, о чем я не преминул заявить, в следствие чего Жизель задрала нос и выглядела победительницей. Но я тут же высказал мнение, что они меньше, нежели им следует быть, отчего в глазах Андре восстановился блеск. Я налил им по стаканчику вина и вернулся в бар, установив на кухне атмосферу того самого «худого мира», который лучше «доброй ссоры».

Когда я поднимался по ступенькам наверх, поток желающих пообедать клиентов стал прибывать. Я уселся за письменный стол в маленькой конторке близ гостиной. Там находилось бюро для хранения документов и один из тех усложненной конструкции телефонов, что так любил Тибо. Помещение это, должно быть, служило офисом ресторана, поскольку было завалено счетами. Я сложил их стопкой и сунул в бюро.

Затем поднял телефонную трубку и набрал номер в Англии.

Ответила Мэри Макфарлин, мой секретарь и вдова старика Хенри что управлял судостроительной верфью в Южной Бухте, неподалеку от Пултни, на побережье. Хенри умер, и Мэри распродала собственность. Теперь она, широченная, как амбарные ворота, сидя за письменным столом приемной в голубой спортивной куртке и холщовой рыжевато-коричневой юбке, принимала телефонные звонки.