Ольга Лаврова: Расскажи, расскажи, бродяга

- Известна.

- Проходим мимо них к магазину, я и говорю своему шоферу: "Знаешь, говорю, - до того мне надоела возня с запчастями, погляжу-погляжу да, пожалуй, продам машину-то, лучше на казенной кататься". Затылком чувствую - клюнули. Пока шофер за мои деньги покупает ерунду, я ухожу в машину. "Жучки" прямо лезут следом и показывают справку и деньги. Я отнекиваюсь, меня коварно соблазняют, во мне разжигают алчность! Наконец, я беру деньги.

- Сколько? - вклинился Томин.

- Выше государственной цены, Александр Николаевич.

- Дальше, Ковальский.

- Собственно, можно бы сразу отвалить. Но как-то пожалел шофера. Уведут, думаю, у парня машину, перекрасят - и прости-прощай. Тогда, якобы показывая, как моя "Волга" хорошо берет с места, трогаю и проезжаю метров тридцать. А там уже стоянка запрещена, понимаете? Естественно, свисток. А "жучки" смерть боятся милиции. Меня выталкивают улаживать отношения с властями. А деньги-то уже здесь, - хлопнул себя по карману. - Милиционер берет под козырек, оставляю на него машину, вроде иду за шофером, у него права. Десять - пятнадцать шагов - и растворяюсь в воздухе.

Знаменский усмехнулся.

- Значит, покупатели остались с носом, потому что вы пожалели шофера? Ой ли, Сергей Рудольфович? Представьте, что они угнали машину. С вашей стороны тогда не мошенничество - тогда была бы кража. Вы не тридцать метров проехали, вы "переехали" из одной статьи в другую. Все рассчитано точно.

Ковальский хитро поглядел на Знаменского, на Томина, довольный, что оценили.

Знаменский подвинул к себе протокол допроса, собираясь фиксировать. Но Томин перехватил инициативу:

- Как самодеятельность, Сергей Рудольфович?

- Пою! Пою, Александр Николаевич. Сердечно благодарен!

- А вообще жизнь?

- Человек когда-нибудь доволен? На свободе не хватает денег, в тюрьме свободы. Но могло быть хуже. Народ в камере солидный, один даже преподаватель - за взятки в институт принимал.

- Кстати, бродяжка у вас есть, тоже за Пал Палычем числится. Этот жить не мешает?

Как-то одновременно Ковальский поскучнел и насторожился.

- Да нет...

- А какое у вас о нем впечатление?

- Только из уважения, Пал Палыч, - произнес Ковальский после долгой паузы, с явной неохотой нарушая камерную этику.

- Я не настаиваю.

- Настаивать не надо. Но, к сожалению, мало что могу. Замкнутый тип.

- Как он держится? - выспрашивал Томин. - Рассказывает о себе?

- Мы знаем только, по какой статье сидит. А держится спокойно. В камере его боятся.

- Боятся?!

- Да, был, знаете, случай - один парень полез с кулаками, так едва отдышался. Бомж глазом не моргнул, только этак особенно выставил вперед руку и куда-то парню попал - тот растянулся на полу и корчится. На публику произвело сильное впечатление.

- Та-ак... - сказал Знаменский и помолчал, ощущая, как еще крупинка осела на его "промывочном лотке". - Считаете, он не тот, за кого себя выдает?

- Да ведь вы, по-моему, тоже считаете?.. Вот еще кое-какие наблюдения, судите сами. В очко на пальцах ваш бродяга выучился играть с лету. Я - я! осваивал эту науку дольше, при моей-то ловкости рук! И еще - сколько у него классов образования?

- Говорит, десять.

- Хоть бы двенадцать, чересчур быстро читает. Тридцать восемь - сорок секунд на страницу. Извините, у вас будет больше. Странный человек.

Знаменский помедлил, но больше Ковальскому нечего было добавить. Можно нажимать звонок.

- Мы закончили, - обратился он к конвоиру. - Федотова придержите пока.

Вдвоем по кабинету вышагивать было неудобно, и вскоре Томин уступил плацдарм, заняв позицию у зарешеченного окна. Знаменский приостанавливался, Томин угадывал вопрос: что, обычный врун и пропойца? И безмолвно же извинялся: сплоховал, дескать. Наконец высказался:

- Такой показался серый, лапчатый.

- Лапчатый, как же... перепончатый... гусь... с яблоками... Только от какой яблоньки?.. Саша, нужно в канцелярии быстро посмотреть все, что за ним записано. Может, он жалобы подает, режим нарушает, всякое лыко в строку. Вернешься - врезайся. Вопрос справа, вопрос слева, темп.

Оставшись один, он потер лицо ладонью, на ощупь прогоняя с него решимость, напряжение и прочие неуместные сейчас эмоции. Бродягу встретил приветливо.

- Присаживайтесь, Федотов. Могу вас порадовать - проверки как будто подходят к концу.

- А чего мне радоваться? - хотя, конечно, испытал облегчение. - После суда пошлют в колонию, там надо лес пилить или еще чего делать. А так сижу - срок идет.

- Первый раз вижу человека, которому нравится в тюрьме. Или компания больно хороша?