Ольга Лаврова: Расскажи, расскажи, бродяга

- Здоровая была гайка? - поинтересовался Томин.

Ковальский отмерил полмизинца, обозначив диаметр.

- Ловко!

- А! - отмахнулся он. - Я вот где-то вычитал: в человеческом мозгу четырнадцать миллионов клеток. Если б каждая клетка придумала чего-нибудь хоть на копейку - это ж капиталище!

Знаменский уже намеревался вызвать конвой, когда Ковальский заерзал на привинченной к полу табуретке:

- Пал Палыч, можно с просьбой обратиться? Похлопочите, ради бога, пусть мне разрешат в самодеятельности участвовать! Разве в камере акустика? - Он взял ноту, чтобы показать, как плохо в маленьком помещении звучит голос. - А репертуар? Ребята требуют: давай-давай блатные песни. Разлагаюсь на глазах.

- Хорошо, попробую.

Голос у Ковальского действительно был, и слух был.

Заглянул конвоир.

- Уведите. И сразу давайте второго.

- До свидания, Александр Николаевич, до свидания, Пал Палыч!

- До скорого, Ковальский.

Томин встал, потянулся.

- Подождешь меня? - не без тайной надежды на чутье друга спросил Знаменский.

- Ну, если недолго...

Однако Томина бродяга оставил безучастным. Равнодушный и вялый, умостился он на табуретке, не сочтя нужным здороваться. Говорит монотонно, как жвачку жует:

- Работал, пробовал. Лет пять назад работал. В леспромхозе. Не то "Лукьяновский", не то "Демьяновский". Архангельская область. Там и паспорт бросил, в леспромхозе.

Это называется: мне врать - вам записывать. Томин слушал, отвлекался, снова слушал. Чего Паша добивается? Весь нацеленный, ищущий. Чего тут искать? Ветер странствий выдул из мужика человеческую начинку, иссушил и оборвал корешки. Пустую оболочку занесло в тридцать девятый кабинет, дальше понесет в колонию, выдует на свободу и поволочет куда придется, изредка забывая в затишке в темном углу. Единственная для Паши задача - поскорей сбыть с плеч наследство Данилыча. Чего рассусоливать!

- Есть родные, близкие?

- Да вы уже спрашивали. Никого. Вырос в детдоме.

- Номер детдома? Где находится? Не вспомнили?

- Нет. Забыл, гражданин начальник

- Ну-с, беседа принимает затяжной характер, - поднялся Томин. - Разреши откланяться.

"Срочно. Арестантское. Начальнику следственного отдела Управления внутренних дел Архангельского облисполкома. Прошу проверить показания арестованного Петрова Ивана Васильевича, который утверждает, что работал в Архангельской области в леспромхозе с названием, сходным с "Демьяновский" или "Лукьяновский". Там же прошу предъявить фотографию Петрова для опознания. Выписка из протокола допроса Петрова прилагается".

"Срочно. Арестантское. Начальнику следственного отдела Управления внутренних дел Костромской области. Прошу в порядке отдельного требования дать задание о проверке в архиве областного загса данных о регистрации рождения арестованного нами Петрова Ивана Васильевича, который показал..."

Куча этих запросов разойдется по адресам, и дальше - жди ответов. Ничего иного предпринять пока нельзя.

При следующей встрече бродяга был менее флегматичен, даже изображал доброжелательство.

- Получили ответы, гражданин следователь?

- Получил. Интересует вас, что в них написано?

- Интересует - не интересует, все равно скажете, верно?

- Скажу. Вот справка, что в деревне Чоботы Костромской области никогда не жили Петровы. Эта - о том, что, по данным загса, по области родилось в указанном вами году трое Иванов Петровых. Один из них умер, а нынешнее местожительство двух других известно милиции. Из Архангельска сообщают, что нет у них леспромхоза с названием типа "Лукьяновский, Демьяновский". И все в том же духе.

Бродяга не удивился.

- Записываю в протокол вопрос, - Знаменский писал и произносил вслух: "Вам предъявляются документы, из которых явствует, что вы давали ложные показания о своей личности. Ответьте, кем вы являетесь и по каким причинам ведете паразитический образ жизни, а также с какой целью вводили следствие в заблуждение?"

Допрашиваемый выдержал паузу, вздохнул напоказ.

- Да, придется рассказывать... Федотов я, Петр Васильевич. Родился в 1923 году в поселке Первомайский Курской области. Мать, как я говорил, Варвара Дмитриевна, отец - Василий Васильевич. С отцом я не ладил сильно. Один раз ушел из дому с бригадой плотников по деревням, понравилось, решил не возвращаться. Молодой был. Начал пить, от товарищей отбился, документы где-то потерял, а может, сперли. Сам не заметил, как совсем стал доходягой.

Тон вполне достоверный. Но он и раньше был достоверный. Этот тип и Олегу Константиновичу был бы не по зубам, подумалось внезапно. Сердцеведу и лицедею, перед которым любой как на духу выворачивал грешную свою изнанку.