Ольга Лаврова - Третейский судья

Вторгается телефон.

- Мобильник - бич нашего времени, - говорит Пал Палыч. - Слушаю... То есть исповедь умирающего? Не поеду... Во-первых, не верю, что он умирает, это уже было. Во-вторых, я в общем знаю, что он скажет, это не имеет доказательственной силы... Нет, в таких случаях приглашают священника, а не следователя. Всего доброго.

Разъединившись, оборачивается к Томину:

- Канделаки тоже добыл кое-что в психиатрическом интернате. Янов, он же как мы установили - Коваль посещает там некоего Хомутова. И даже очень хочет взять его к себе. Фамилия тебе ничего не говорит?

- Н-нет.

- А Любовь Хомутова, у которой сын дурачок?

- Погоди... - начинает вспоминать Томин. - Было дело о наркоторговле...

- И изготовлении наркотиков, - подсказывает Пал Палыч.

Томин вскакивает:

- Хомутова! Они захватили пеньковую фабрику и вместо веревок гнали наркоту?

- Ну да!

- Незабываемое дело! Меня тогда Мордвинов со своими Мордятами собирался расстрелять. О, сладкие воспоминания!.. Но Янов - Коваль? Паша, неужели тот главарь? Не найденный?!

- Думаю, да. Мы знали, что он есть, но его никто не назвал. Только один раз перехватили в тюрьме записку от Хомутовой: "Показания на Олега не давать". Помнишь?

- Точно, на Олега. Выходит, Янов - это Коваль, а Коваль - тот наркоделец? - Томин сцепляет указательные пальцы, словно замыкая цепочку.

- Иначе на кой шут ему сумасшедший Хомутов? - ставит точку Знаменский.

- Слушай, до чего же земля круглая! - радуется Томин. - Как мы тогда бились, а через десять лет сам в руки плывет!

- Это еще не все, Саша, - подливает масла в огонь Знаменский. - Янов ходит грустить к дому Вероники. Подруга явно узнала фотографию и тоже называет его "Олег".

- Олег! - повторяет Томин.

- Если мы примем, что подруга не убивала, но что Веронику задушил кто-то свой, к кому она питала полное доверие. Если сопоставим, что Янов - Коваль на следующий день после убийства выехал за границу. То опять встает вопрос: не сотворил ли он это злодейство? Хотя, похоже, и любил.

- Что-нибудь между ними произошло. Мог убить. Ты вспомни, как тогда жестоко расчищали рынок, как физически истребляли конкурентов. Это персонаж с такими клыками!..

...В церкви народу перед вечерней службой еще немного. Человек в подряснике зажигает лампады на солее.

Коваль покупает и ставит три свечи за упокой. Долго стоит, глядя на дрожащие огоньки.

Идет священник. Кто-то суется к нему: "Батюшка, благословите". Настроение у всех мирное, умиленное.

Коваль делает движение наперерез священнику, и прихожане расступаются, потому что от этого человека ощутимо пахнет бедой, грехом. А может быть, и серой.

- Я хочу исповедаться, - говорит он.

Время неурочное, но батюшка чувствует, что отказать нельзя.

- Идемте.

Они подходят к аналою с Евангелием и крестом. Священник произносит уставные начальные фразы, склоняется к Ковалю и ждет, когда тот заговорит. Через некоторое время пробует ему помочь:

- Расскажите, что на душе.

Коваль не в силах начать. Пытается, но не в силах.

- Не могу. Простите, в следующий раз.

Священник с сожалением смотрит на него и вдруг, будто что-то разглядев скрытое, произносит тревожно:

- У вас мало времени.

Полчаса спустя Коваль входит в гостиницу.

Тут его ждут: один из телохранителей, дежуривший в вестибюле, делает знак другому, а тот докладывает сидящему спиной в стороне Ландышеву. Все трое направляются за Ковалем.

Ландышев, несколько "согревшийся", в последующей встрече нагличает, упивается возможностью постращать Коваля, но при всем том невольно робеет перед сильным и непонятным ему человеком.

Громко стучит он в дверь и вваливается, не дожидаясь приглашения.

- Назрела необходимость поговорить, - объясняет развязно и садится в кресло.

Коваль стоя наблюдает за ним с некоторым любопытством.

- Мне передали, многоуважаемый наш судья, что вы требуете новые документы. О том, видите ли, как мы платим страховку другим клиентам.

- Хочу убедиться, что фирма честно работает. Чтобы понимать контекст спора с Авдеевым.

А зачем? Что он хочет доказать? Кому? Вероятно, себе. Но Коваль не задается таким вопросом - ему несвойственно копаться в своих эмоциях.

- Кон-текст... Какие слова нам доступны! - начинает куражиться Ландышев. Есть еще кон-венция, кон-вер-генция, пре-зумпция...

Ах, сколько мудреных звучных слов знал он в бытность свою доцентом. Как бойко их писал и говорил. Этому дерьмовому третейскому козлу и не снилось! Он был набит цитатами из классиков и мог изъясняться ими на любую тему.