Он поднялся по ступенькам к окованной двери и прижался к косяку. Прикинул схему своих действий, примерился к пространству площадки перед дверью, а потом осторожно вывернул теплую лампочку из патрона — на четверть оборота, так что включить ее можно было бы сразу. Подвал погрузился в абсолютную темноту. Оставалось только ждать.
Ожидание продлилось около получаса, и за это время Спартак не занервничал, не запаниковал — что отметил с горделивой радостью и гордостью за себя. Все такой же собранный и четкий, стоял он у косяка двери во тьме подвала, когда послышались с внешней стороны тяжелые шаги и кто-то со скрежетом отодвинул тяжелый засов.
Дверь начала открываться. Входивший увидел, что перед ним глухая тьма, и начал было реагировать.
— О, черт побери, что еще за…
Свет мгновенно вспыхнувшей лампочки ударил ему в лицо, ослепил. Спартак увидел, как его низколобый страж закрыл на секунду глаза, и со всего размаха ударил лампочкой ему в переносицу. Осколки стекла впились в лицо низколобого, снова мгновенно обрушилась тьма, и противник невольно присел — от боли и неожиданности нападения. А может быть, его слегка и оглушило электротоком! Но, так или иначе, противник был повержен, и даже более того — схватившись за раненое лицо, он непроизвольно шагнул вперед и покатился в темную глубину подвала.
Спартак тут же сообразил закрыть за ним дверь и задвинуть засов.
Буря восторга переполнила его душу! Впервые в жизни он одержал победу в рукопашной схватке! Впервые он одолел тупую физическую силу!
Он дал себе десять секунд для передышки.
Через несколько секунд из глубины подвала донесся утробный звериный вой и тяжелые кулаки обрушились на массивную дверь.
Уверенным шагом Спартак миновал коридорчик и вышел в пивной зал.
Куприянов все так же сидел за хозяйским столиком, теперь, правда, один, не курил, перед ним уже стояла кружка пива, увенчанная свежей шапкой пены.
Спартак пересек зал и сказал, чуть наклонившись над Куприяновым:
— Я желаю немедленно получить полагающуюся мне долю! Двадцать пять кусков!
Куприянов брезгливо отодвинулся, презрительно взглянул на Спартака, помедлил и процедил сквозь зубы:
— Вас уже уведомили, что в злачных заведениях я не веду бесед о делах. Но вы правы. Пройдемте на деловую территорию.
Он поднялся и, не ожидая согласия Спартака, направился в глубь служебных помещений.
Спартак двинулся за ним, отгоняя назойливую мысль, что он совершает ошибку.
Куприянов повернул по коридорчику направо и толкнул двери хозяйского кабинета, обитые черной лоснящейся кожей.
Спартак ступил за ним.
Хозяин, без пиджака, в жилетке поверх белоснежной сорочки, испуганно поднялся с кресла у стола и застонал:
— Андрюша, я же просил — на моей территории никаких разборок.
— Конечно, Петр Николаевич, извини, — вежливо ответил Куприянов и без паузы, мгновенно и резко развернувшись своим жилистым гибким телом, грохнул кулаком точно в подбородок Спартака. Еще сильнее оказался рикошетный удар, когда Спартак приложился затылком к косяку двери. Свет в его глазах разом померк. Он чувствовал, что пытается судорожно вдохнуть, но вместо воздуха в легкие ворвалась какая-то удушающая, пахнувшая отвратной химией волна, перед глазами тьма сменилась яркими вспышками искр, а потом ничего — ни боли, ни темноты, ни сознания.
Он очнулся от мучительных приступов рвоты. В сыром, воняющем кислым пивом, замкнутом, темном и тесном пространстве его трясло и бросало из стороны в сторону. Спартак уперся руками в стенку и понял, что надежно упрятан в большую пивную бочку, погружен в транспортное средство, и теперь его, как и предполагалось, везут неведомо куда — быть может, топить в болоте или реке, что технически совсем несложно.
Но думать четко и считывать реальность обстановки ясно он не мог — голова раскалывалась от нестерпимой боли и его беспрерывно рвало. Он то приходил в сознание, то снова проваливался во мрак, плакал, блевал, и сколько продолжались эти мучения, сопровождающиеся беспрерывной тряской, — не осознавал.
Быть может, через столетие движение прекратилось. Бочка упала на бок и покатилась, а Спартак кувыркался внутри. Потом он ощутил сильный удар, бочка развалилась, и он оказался сидящим на земле, опять же в подвале; сверху, через открытый люк, на него падал свет.
Спартак с трудом поднял голову.
Наверху, на корточках у края люка, сидел Куприянов и с интересом рассматривал Спартака, словно увидел его впервые. Спросил вежливо:
Читать дальше