Сергей Трахименок - Игры капризной дамы

— Не могу, — засуетился Михалыч, — детишки внука подкинули, моя с ним за день намается и вечером меня ждет, чтобы передать эстафету…

— Мне тоже домой надо, — сказал комбат.

— Ну раз домой, то, — ехидно усмехнулся Узякин.

— Подбросишь меня? — спросил Михалыч комбата.

— Если машина вернулась, — ответил тот, и они оба направились к выходу.

За ними пошел и Внучек, но Узякин придержал его рукой. Когда двери за комбатом и Михалычем закрылись, Узякин усмехнулся снова.

— Домой ему надо, как бы не так, сейчас он к девицам поедет, а жене скажет, что на происшествии был… Он мне как-то говорил: не могу понять, почему жена меня встречает спокойно, когда я в четыре утра с происшествия возвращаюсь. А стоит мне в час от подружек заявиться — устраивает тарарам… чует она, что ли? Что с него взять, — военный, не опер. Любой опер уже бы просчитал ситуацию и понял, что с происшествия он всегда приезжает на машине, и жена слышит шум, хотя и отдаленный, а от подружек он возвращается пешком, ха-ха-ха…

Они вместе прошли каморку дежурной, и тот выпустил их на улицу, не проверяя документы.

Перед входом в изолятор стояли две машины: Узякинский уазик и «скорая помощь», видимо только приехавшая. Из «скорой» выскочил медбрат — нагловатый парень в белом халате и с огромной черной шевелюрой, с которой шапку можно было не носить и зимой.

— Мы по вызову, — сказал он, обратившись к Узя-кину, — куда нам ехать?

— Давно приехали? — спросил его Узякин.

— Только что, — ответил медбрат.

Вокзал встретил их настороженным гулом. Они прошли на второй этаж, нашли свободное место рядом с пьяным мужчиной и его трезвой супругой. Мужчина время от времени засыпал и начинал храпеть, жена толкала его в бок, он просыпался и смотрел в зал ожидания пустыми глазами.

За весь этот страшный и одновременно суматошный день Виктор привык к положению человека, над которым висит нож гильотины. Нож мог сорваться вниз в любой момент, но не сорвался. Страшно ли ему было под ножом? Нет. Страха он не испытывал. С того момента, как Хряк ударил его в ухо головой, он словно отупел и почти не страдал от всего происходящего. Его даже не порадовало освобождение, и он искренне удивился, чему так радуются ребята в пятнистых комбинезонах, переодевавшиеся в одной из комнат изолятора в Каминске…

Отупение это не прошло и сейчас, и то, что обычно задевает нормального человека, его абсолютно не трогало.

Его не беспокоили косые взгляды вокзальной шпаны, снующей в толпе по залу ожидания, ни пьяный сосед, который, засыпая, падал на него, ни взрывы дикого хохота какой-то пьяной компании мужчин и подростков, одетых в брезентовые куртки.

Было уже десять вечера, когда они сели в электричку. Ездить в электричке в такое время да еще в форме работника МВД было опасно, но ночевать на вокзале, по тем же причинам, было еще опаснее…

В электричке было много народа, и они пошли искать свободные места. Вагон, где такие места были, они нашли быстро, но вскоре пожалели, что нашли… В вагоне было свободно потому, что шумная компания парней в брезентовых куртках выкурила всех и развлекалась там одна.

Надо было уходить, но уходить так, чтобы это не было похоже на бегство. Бегать от шакалов опасно. Он знал это, в колонии ведь работал…

— Смотри, мент появился, — сказал один из парней, — у… какой серьезный…

— И с бабой, — поддакнул второй.

— Да у них любовь, чуваки, — осклабился третий, и все захохотали.

— Смотри, смотри, — сказал еще кто-то, — он обиделся, он сейчас даст нам по морде… гы-гы-гы…

Отупение начало проходить. Валентина потянула его из вагона.

— Пойдем, пойдем, — говорила она, — не обращай внимания… тяжелое детство, пьяные родители…

Но Виктор не дал увести себя в соседний вагон, не хотел, чтобы шпана подумала, что он убегает…

— Постоим в тамбуре, — сказал он.

— Витя…

— Постоим…

— Мент… у-у-у, — слышалось через закрытые двери…

— Не прячься, мент, — кричал кто-то из «брезентовых» парней, — мы тебя все равно достанем…

— Не обращай внимания на дураков, не заводись, — говорила ему Валентина, — ты же не злишься, когда тебя собаки облаивают… так и тут…

— Пойдем, — немного помедлив, сказала она.

— Нет, — ответил он, так как окончательно сбросил с себя состояние отупения и не хотел выглядеть в глазах других пассажиров трусом…

— Пойдем, Витя… Ты был молодцом, я даже тобой гордилась… Я поняла, что ты не захотел уйти из санчасти из-за меня… И я очень волновалась… А мне волноваться нельзя… Когда мы в машину сели, я загадала, если у нас все обойдется, то у нас все будет хорошо… Так и получилось… теперь у нас все будет хорошо… Я тебе вчера хотела сказать — у нас будет ребенок… и все будет хорошо. — И она, взяв его за рукава шинели, приникла к нему головой.