Николас Блинкоу - Белые мыши

По вечерам настроение Луизы меняется – примерно к тому времени, когда она приканчивает свой пятый «негрони». Она вдруг наскакивает на меня, говоря, что я здесь только из-за Биби. Я отвечаю: неправда. Неправда и есть – это Биби здесь только из-за меня. Однако и я тоже поглядываю на календарь. Не то чтобы я предвкушал поездку в Нью-Йорк – и уж точно не в составе бродячего цирка Осано. Глядя на календарь, я прикидываю, сколько недель осталось до подачи документов в Сент-Мартин. Я составляю в уме расписания, вроде сооруженного мною когда-то перед сдачей выпускных экзаменов. Если я возвращусь в колледж к середине февраля, все у меня, скорее всего, получится, придется лишь попотеть. А вот семнадцатого будет уже слишком поздно.

Бар в вестибюле отеля сооружен из местного камня – гранитных глыб, на которые уложена толстая стойка из выдержанной под открытым небом сосны. Стойка выступает в зал с низкими диванчиками и восточными коврами. Заказывая напитки и записывая их на счет Осано, я всякий раз чувствую себя виноватым, впрочем, ни Биби, ни Луизу не интересует, сможет ли он оплатить счета.

Как-то я делаю попытку предостеречь их, говоря:

– Вас ничего не тревожит? Осано, похоже, на мели. Того и гляди, обанкротится, к тому же он вечно пьян.

Луиза не думает, что Осано чем-то отличается от любого другого дизайнера:

– Разве что пьет многовато. Вествуд несколько раз была на грани банкротства, даже Донна Каран. Это такие американские горки. Ты продаешься большой корпорации или находишь спонсоров, и у тебя опять куча денег.

Сообщают, что английская дизайнерша Луэлла Бартли подписала контракт с производящей аксессуары итальянской компанией «Боттега Венета», имеется также свеженький слух, будто «Луи Вюитон-Моэт-Хеннесси» вот-вот купит дом Ланвин, только что лишившийся своего главного дизайнера. Однако у Осано ситуация иная. Это не тот случай, когда месье Ланвин худо-бедно, а все-таки существует, приходит, нетвердо ступая, на заседания правления, пытается влиять на события. Я не могу представить себе никого, кто пожелал бы купить Осано, как не могу вообразить и Осано, приветствующего такое желание.

Большую часть ночей Осано проводит в Милане. Однако каждые два-три дня Винченте привозит его сюда и высаживает у «Гранд-отеля». Появляется он поздно, всегда после десяти. К этому времени Луиза уже, как правило, успевает прилепиться к какой-нибудь компании богатых молодых горнолыжников и нас с Биби покидает. Осано плюхается на одну из кушеток и посылает меня к бару за выпивкой. Прибегать к услугам официантов, медленно кружащих по вестибюлю, он не хочет. Похоже, в последние несколько недель он проникся еще пущей неприязнью к гомосексуалистам и готов на все, лишь бы уклониться от общения с барменом, единственным здесь голубым, который в шутку флиртует с ним. Возможно, законченным гомофобом Осано не стал, поскольку сцен он не закатывает и никого не оскорбляет. Просто внимание бармена, видимо, угнетает его, вгоняет в мрачное настроение, заставляя вертеть и вертеть на круглой картонной подставке бокал с «Катти Сарк».

Я спрашиваю у Биби, не кажется ли ей, что Осано мало-помалу съезжает с катушек. Она отвечает:

– Определенно. Но ты-то почему так решил?

– Он почти не разговаривает. Только бормочет что-то под нос, я как-то прислушался и обнаружил, что говорит он по-итальянски, так что я ничего не понял.

– Просто ему сейчас туго. Приходится много работать над нью-йоркским показом.

Луиза, та по-итальянски говорит превосходно – и пользуется этим, бродя по вестибюлю и настроив свои антенны на наркотики. Обнаружить компанию, у которой имеется кокаин, ей удается всегда, и скоро она ускользает в уборную. Я и не пытаюсь остановить ее, все равно не получится. Я как-то спросил у Луизы, стала бы она есть шоколад или трюфели прямо с толчка. Почему кокаин – единственный деликатес, потребляемый там, где люди мочатся? Она посмотрела на меня, как на умственно отсталого, и велела сменить пластинку. Не припоминаю, чтобы она хоть раз поговорила с Осано, и сомневаюсь, что ей известно, в каком состоянии сейчас пребывают его мозги.

Мне приходится провожать Осано по скользкой каменной дорожке от отеля до «рейндж-ровера». В один из вечеров он останавливается, и я решаю, что ему нужно отдышаться. Даже когда он начинает говорить что-то, я почти не прислушиваюсь – все равно не пойму. Но он все талдычит свое, и до меня наконец доходит – Осано задает мне вопрос: он хочет знать, получила ли Луиза от Аманды ван Хемстра окончательное подтверждение того, что Аманда выступит в его показе. Я киваю, говорю, что столковаться с Амандой сложно, но беспокоиться ему не о чем. Все вранье, от начала и до конца. На самом деле я и понятия не имею, разговаривала ли Луиза с Амандой после Парижа. Спрашивая Марию о телефонных звонках, она никогда Аманду не поминает. С другой стороны, она не поминает и Этьена, а я по какой-то причине, интуитивной, надо полагать, уверен – Луиза все еще поддерживает с ним связь. Не верится мне, будто их парижский разрыв был таким окончательным, как она утверждала.